Фон Триера

Презрительное «контора» поэтапно вытеснялось у нас «офисом». Поначалу — смешное новорусское слово, которое в иных случаях относить к комнатушкам с ксероксом было как-то неловко. Оттенок неловкости испарился, когда пришло время корпораций и корпоративной мифологии. Дожили и до реалити-шоу «Офис», которое, правда, превращенное у нас в средней руки комедийный сериал, осталось бы вовсе незамеченным, не придумай ТНТ для него занимательную промо-акцию: съемочная группа выезжала в далекое Подмосковье, где сельским жителям задавали один вопрос — как они представляют себе офис. Доярки и трактористы, не скрывая мечтательных улыбок, описывали «его» как просторное белое помещение, где за компьютерами сидят мужчины в белых рубашках, секретарши готовят черный кофе, тихо шуршат принтеры, а добрые начальники улыбаются и вежличают. Рай, да и только. Задолго до того мифологию офиса, в том же, возвышенном антропологическом, фольклористическом ключе своими инсталляциями и перформансами препарировали молодые московские художники из группы ABC (Art Business Consulting).

Офисная комедия Триера к этой глобалистской мифологии никакого отношения не имеет. Обстановка в небольшой IT-компании нашему зрителю ностальгически напомнит скорее обстановку учреждения, явленную «Служебным романом». Что поделать — Дания — страна маленькая. Дания — родина не нормы, но «Догмы». Белостенный офис — место действия комедии положений. Характеры же и в эпоху глобализации раскрываются все в тех же конторах.

Догматические принципы Триер тут соблюдал лишь отчасти. Одно из попранных правил Манифеста 1995 года — камера, закрепленная на штативе. Однако снятый по всем правилам малобюджетный фильм, конечно, не мог бы удовлетворить Триера, и операторскую работу он отдал на откуп компьютерной программе. Та выбирал экспозицию, кадрировала, фокусировала. «Кино — последовательность плохих фотографий» — говорил Делез. Мы знаем, что далеко не всегда это так, но в случае «Самого большого босса» имеем дело с нарочитым подтверждением тезиса. Создается эффект непринужденного, свободного наблюдения, блуждания взгляда, когда компьютер порой выбирает абсурдные, с точки зрения постановочного кино, ракурсы, оставляя главного героя или центральное событие на периферии, показывая лишь усеченные головы или ноги персонажей. В результате получается очень человечный взгляд. Настолько человечный, что хочется усомниться в том, что фильм снимался-таки компьютером.

В каком то смысле Триер делает фильм про себя. Завязка истории — почти капустническая сцена репетиции. Руководитель компании нанимает приятеля-актера на роль Босса. Он должен сыграть отсутствующего начальника, его задача — дать бизнес-партнеру согласие на продажу компании. Актера играет Йенс Альбинус, снявшийся у Триера в «Идиотах», имя у его героя то же, что в прошлом фильме — Кристофер (что, в частности, дало повод к разговорам о том, что «Самый большой босс — составляет с «Идиотами» и «Королевством» одну трилогию). Кристоферу необходимо произнести всего одну фразу, а хочется ведь «отработать по полной», сделать из маленького представления целый спектакль, углубиться в детали, придумать своему герою историю, поместив ее в солидный литературный контекст. Актер готов разойтись не на шутку, но на самом деле и не подозревает, какой образ ему придется создать в итоге. Согласный на любую форму заработка, он, в конце концов, принимает все требования, сводит к минимуму элемент импровизации, но, войдя в роль, представляется боссом сотрудникам фирмы, чего ни в коем случае делать было нельзя. И тут оказывается, что те никогда «начальника» в глаза не видели. Его друг просто придумал «самого большого босса», чтобы было на кого свалить непопулярные решения. Что он и делал на протяжении многих лет. В общем, ситуация почти мольеровская — Кристоферу придется оставаться в роли главы компании еще несколько дней и, понятно — исход этого короткого правления предсказать невозможно.

Законы законами, но дух «Догмы», Триер соблюдает в «Большом боссе» чуть не на 100%. Прервав работу над третьей частью бюджетной, монументальной глумливой Американской истории, он отрывается на копеечном фильме, показывая фигу дорогим соотечественникам. «Вот фильм. Это комедия. Она безобидна» — говорит он в самом начале. Но известно, что Триер никогда не перестает шокировать и провоцировать публику, что с периодичностью раз в пять лет умудряется открывать что-то новое в кино. Комедия комедией, но когда за спиной Самого большого боса оказывается «самый-самый», понимаешь, что Триер облекает в форму комедии притчу. О человеке и боге, возможно.

Кристофер постоянно твердит о некоем Гамбини великом, непризнанном гении, против которого сам Ибсен — ничто. Навязчивый бред, но в результате оказывается, что Гамбини выигрывает.

Триер против Триера. Кто победит? Чтобы никаких сомнений не оставалось, под конец он затевает еще и игру со зрителем. Основные участники торгов вынуждены посмотреть длиннющий моноспектакль по пьесе безвестного Гамбини. Намек на то, что в течении всего фильма мы присутствовали на представлении театра одного актера (режиссера)? Даже в этой незатейливой, наспех снятой вещице Триеру удается манипуляция зрителем. В коробке из-под ксерокса он разыгрывает такой театр, что позавидует любой голливудский режиссер.

Если уж говорить о ностальгии, я за то, то чтобы показывать «Самого большого боса» в сельских кинотеатрах, если таковые еще остались. Да прокатится волна артхауса по городам и весям — фильм не просто малобюджетный, а доходчивый и доступный, история рассказана драматично, весело, со вкусом, а на подковырки и глубокомысленные намеки можно легко закрыть глаза. Так что, даже неприученные к изыскам простые зрители оценят тотальную иронию. Как когда-то на фильмах Рязанова.

Что нам Дания? Дания — тюрьма.