Фотокнига Дмитрия Маркова «Черновик» с его отличными фотографиями и откровенным, энергичным и талантливым текстом дают начинающему фотографу и направление для жизни, творчества и саморазвития, и даже метод.
Книга трудная, светлая и жизнеутверждающая. Лев Толстой писал, что искусство должно заражать. Так вот, эта книга заражает своим оптимизмом, любовью к жизни и в то же время рождает желание самому ворваться в эту жизнь с фотокамерой или телефоном, а главное, с открытым сердцем, с кое-каким умишком, ну и, конечно, с широко открытыми глазами.
Ценность этой книги превышает сомнительную ценность фотошкол и фотоакадемий, расплодившихся во множестве. (Вообще, по-моему, при изобилии и даже избытке разнообразной информации, лучшая школа – это ежедневная съемка на улице: решая конкретные задачи и проводя работу над ошибками быстрее учишься, начинаешь жить своим умом, а не заемным, становишься более решительным ответственным и осторожным, приобретаешь необходимую фотографическую реакцию, начинаешь видеть кадр целиком, а не только то, что творится в центре и т. п.) «Черновик» хорош тем, что одновременно является практическим учебником и жизни, и фотографии, неким ненавязчивым учебником, на страницах которого нам рассказываются забавные, нелепые, трогательные и трагические истории из жизни автора и окружающих его людей, а также показываются вроде бы случайные снимки, всматриваясь и ввинчиваясь в которые, немедленно попадаешь в чужие миры и проживаешь в них мгновения своей жизни. Строение этих снимков к тому же прекрасный учебный материал для анализа, они с успехом заменяют дидактические материалы по фотокомпозиции, которые бывают довольно наивны.
Марков же умен и полон энергии, его книга потрясает своей простотой и подлинностью, своей неразрывностью со скромно, тихо и дико протекающей нашей жизнью. Это отнюдь не «парад аттракционов», не набор вымученных артефактов и даже не «избранные композиции», созданные специально и напоказ, чтобы поражать своей новизной и изобретательством. Эти прекрасные композиции не созданы и не придуманы, они просто увидены в жизни и как бы мимоходом подобраны – и это разумно, так как над ними трудились силы, значительно превосходящие наши возможности.
Опыт жизни показывает, что не нам, не слишком разумным обитателям вселенной, с природой воевать и соперничать. Нам надо всего лишь её любить, понимать и терпеть, как и она нас пока терпит. А если есть у кого-то желание, то можно этот мир и запечатлевать в меру своего понимания и заблуждения, своей любви или ненависти, своих сил и способностей, попутно изживая свои детские комплексы, и все это в расчете на долгую память других поколений. Это самое малое, чем мы можем оправдать свою почти бесполезную жизнь.
Пожалуй, это первая книга, в которой цвет не раздражает меня, в нем нет наглости и чрезмерности, он часто уместен.
Еще мне нравится, что Марков культурен и традиционен. В русской фотографии традиция реалистического изображения народной жизни идет от Максима Дмитриева. В советское время эта реалистическая и в то же время гуманистическая художественная традиция была прервана сначала диким и бесчеловечным авангардом, который так ценят продвинутые идиоты на Западе, затем насильно внедренным дремучим соцреализмом, в котором желаемое нагло и бессовестно выдавалось за действительное.
Из-за пропагандистской лжи и дурацкой постановочности, которой пропитаны были газетные и журнальные снимки, из-за смеси хамства, циничности и угодливости, которыми были пропитаны их несчастные, но самодовольные авторы, в советское время, кажется, не появилось ни великих фотографий, ни поистине великих фотографов, великих личностей, великих душ, великих граждан, таких как Максим Дмитриев или Прокудин-Горский. Зато в СССР в большом количестве функционировали фоторепортеры широко известные и чрезвычайно заслуженные, окруженные почетом и уважением, хотя, если разобраться, они фактически были всего лишь лакеями, холуями, «подручными партии», её «приводными ремнями», как выражался когда-то малограмотный и решительный Никита Хрущев.
На фоне какой-то всеобщей социально-политической приниженности и подневольной активности облеченные доверием высшего партийного руководства фотокоры центральных изданий из заурядных «акакиев акакиевичей» автоматически превращались в «значительные лица». И призрак высшей власти, когда они «творили», витал над их забубенными головами.
Перемещаясь, как демоны, по стране столичные репортеры в поисках эффектного кадра буквально делали что хотели: они гоняли по полям стада тракторов и комбайнов, а на морях и океанах устраивали настоящие «маневры», передвигая, как пешки, военные корабли в соответствии с композициями, сложившимися в их буйных головушках, ну, а прославленные бригады коммунистического труда по их сигналу водружали переходящие красные знамена на все, что угодно. Что уж тут говорить про обыкновенных и не «заслуженных» рабочих и крестьян? С ними партийные пропагандисты считались меньше, чем со скотом: у животного мог предполагаться хотя бы норов, а у советского человека труда было только терпение. Терпеть начальственную дурь его давно приучили, как неизбежность, как дурную погоду, как капризы сварливой жены и сопливых детей.
Областные и районные фотокорреспонденты не имели, конечно, ни такой мистической власти, ни таких возможностей, ни таких заработков (кормила их только случайная «халтура»), но произвол по отношению к трудящимся массам в азарте они творили не меньший. Почувствовать себя калифом на час многим приятно. Власть упоительна. Адреналин, бывало, зашкаливал. То и дело приходилось его заливать. Пили по-черному. Практически все. Практически всё.
Исключением в истории советской журналистики является период Великой Отечественной войны, когда сам трагизм ситуации поднимал фотографию на невиданную высоту, когда люди гибли не только на фронте, когда даже в глубоком тылу за жизнь надо было постоянно бороться, когда даже просто биологическое выживание требовало величайшего напряжения и ежедневного подвига. Атмосфера всенародного героизма и потрясающей жертвенности не могла не воздействовать и на советских корреспондентов. Военная фотография – это вершина советской фотографии, на которую она в мирное время никогда уже не поднималась.
«Перестройка» сначала открыла шлюзы для информации самого разного рода, а потом плотину цензуры совсем снесло, как и «крышу» у многих. В пустые и доверчивые головы нанесло много грязи, много лжи, в которой утонули крупицы драгоценной правды.
Я ничего не хотел об этом писать, об этом много уже сказано, меня на эту тему, как говорится, сама собой кривая вывела. Я хотел только напомнить о техническом прогрессе, от которого фотография так зависит. Максим Дмитриев, первый, в чьем творчестве появляется не постановочная жанровая фотография, вынужден был возить свою неподъемную камеру со стеклянными негативами на телеге, а не носить в кармане, как носят сейчас айфон. Про технологические сложности получения качественного изображения на негативе 100–150 лет назад даже говорить скучно, достаточно сказать, что оно требовало унизительно долгой учебы и поучительных зуботычин.
С появлением айфонов фотография стала доступна и малым детям, и маразматическим старикам. Ей даже не надо учить, достаточно если у человека работают хоть какие-нибудь рефлексы. Так как теперь телефоны постоянно крутятся в руках у каждого, и с помощью их говорят или фотографируют почти все, то шапки-невидимки нужны уже не фотографам, а всем остальным. А если вспомнить о камерах наблюдения, то станет понятно, что деваться беззащитному населению некуда.
Резко расширились возможности фотографии, к тому же на рынки были выброшены сотни тысяч убийственных гаджетов, значит, на улицы вышли сотни тысяч самодеятельных фотографов, а это страшная сила! У каждого события теперь есть десятки и сотни «вооруженных» свидетелей.
Я вот, бывает, глупо мечтаю, что если бы Дмитриеву дали в руки с детства хотя бы какую-нибудь захудалую пленочную камерешку! А если бы айфоны были в ходу хотя бы со времен революции? Какую фотоисторию мы бы тогда имели?!! Ну что мы знаем теперь, например, о бандитах Одессы и красных конниках? – Лишь экспрессивные сказки Бабеля. Вот дать бы ему в руки айфончик!
Что вообще мы достоверно знаем об истории без добросовестного свидетельства фотографии? В основном мы питаемся мифами. А если еще фальсифицировать и фотографию? Фотографическое мифотворчество?
Это кажется безумием, но и к безумию мы привыкли.
Действительно, мягко говоря, глупо мечтать об айфонах в годы, когда люди гибли от пуль, от тифа, от голода, впрочем они и теперь гибнут. Люди живут и умирают не для того, чтобы их сфотографировали. И, конечно, не для того, чтобы на них заработали деньги. Но есть сумасшедшие фотографы, которые так не считают. И в этом они не одиноки. Известный поэт писал: «Быть может, весь мир только средство для ярко-певучих стихов», – надеюсь, сам он в это не верил.
И фотографии, и стихи делаются для людей, а не наоборот. Об этом нужно помнить, как и о смерти. Во время траурной церемонии в Беслане, на которой я старался по-возможности тактично снимать, ко мне подошел десятилетний мальчик, сын погибшего мужчины, и сказал, что я, по его мнению, достаточно уже нащелкал кадров и заработал тут денег, он требовал, чтобы я ушел. По-моему он был прав. Но дело не в том, прав он или неправ, и не в том, что и я за собой не числил ужасной вины (В Беслан я поехал не с тем, чтобы там заработать, а повинуясь, вероятно, выработанному фотографическому болезненному инстинкту. Я даже полтора года потом не проявлял эти пленки. Я снял и, кажется, успокоился, как будто бы выполнил долг, а если бы я не снял то чувство вины меня бы терзало). Дело в том, что репутация фотографов и фотографии катастрофически подорвана. Об этом тоже нужно помнить. Нужно задумываться и о том, как выглядишь ты во время съемки со стороны.
Обычно выглядим мы отвратительно.
К сожалению, вместе с технической революцией, кажется, идет полным ходом и человеческая деградация. Владельцы бесчисленных айфонов ничего умнее не придумали, как делать бесконечные «селфи». Вспоминается басня про мартышку и зеркало. Вот если бы «селфи» делали, чтобы изучить самого себя! Но как далеки эти детские «опыты» от психологических автопортретов Рембрандта! Современный ничтожный и тщеславный потребитель хочет только потребить и прославиться. На проблемы общества ему наплевать, он озабочен только собой. Остается надеяться, что, наигравшись, владельцы айфонов займутся более серьезной фотографией. Альбом Маркова им пример.
«Современное» искусство, на мой взгляд, – это игры детей с задержкой развития, которые могут постареть, но повзрослеть и поумнеть они органически неспособны. Иногда эти игры забавны, но отнюдь не всегда безвредны. Это не просто процесс убивания времени, это – убивание в себе человека, это – процесс незаметного и беззаботного оскотинивания.
Доступный всем, безмозглый и бездушный «совриск», до предела понижая культурную планку, упорно пытается низвести население до умственного и духовного уровня беззаботно хрюкающих свиней, которые ни в чем не разбираются и готовы принимать все на веру, которые послушно подчиняются диктату рекламы и моды Ну и, конечно же, диктату Хозяина. Безмозглый «совриск» ведет к тоталитаризму? – По-моему – да. А какие у него могут быть цели? Культурного просвещения? духовного возрождения? нравственного воспитания? – смешно! Но может быть, он освобождает нас от всех оков? Тут же вспоминается «либерал» Гитлер с его знаменитым: «Я освобождаю вас от химеры, именуемой совесть!»
Последствия такого освобождения всем памятны и известны.
Свинья, пожалуй, самое близкое к человеку животное, такое же всеядное, такое же неразборчивое. Но свинью, пожалуй, уже не очеловечишь. Если только трудами доктора Моро?
Иногда всплывает в сознании сначала кошмарной мутноватой движущейся картинкой евангельская притча об изгнании бесов из одержимого ими человека, вселения их в пасущееся неподалеку стадо свиней… но вот, уже яснее видится это же стадо, бешено несущимся к пропасти. Тогда я задумываюсь: а сколько же бесов таится в «современных художниках»? как они их соблазняют, мучают, одолевают? Мне даже кажется, художников этих лучше не трогать. Запасов свинины в мире не хватит. К тому же, говорят, надвигается экономический кризис...
Фотография – это прекрасное занятие для богатых бездельников и для бедных, свободных и любознательных людей, стремящихся постоянно перемещаться в пространстве, забывая о времени, и узнавать каждый день для себя что-то новое. И еще фотография – занятие для подвижников. Последним нужно только научиться как-то зарабатывать себе на жизнь не особо калечащим душу способом.
Для того, чтобы делать хорошие фотографии, нужно, прежде всего, хорошо относиться к людям. Марков, мне кажется, из породы таких людей, таких фотографов.
Поэтому мне так радостно было смотреть на его фотографии, в которых много простоты, чистоты и настоящего современного нам искусства.
