Джонлоу

Я хочу поделиться своим глубоко личным восприятием фотографии, как искусства сугубо негативного.

По моему глубокому убеждению, в основе всей классической фотографической эстетики лежит ощущение ужаса. Это ощущение ужаса вызвано тем замечательным явлением, что изображение на фотопленке, будучи в общих чертах сходным с так называемым реальным образом, всегда ненавязчиво от него отличается, причем порой отличие не вполне уловимо на сознательном уровне. То, что самые страшные, самые ужасные образы как раз рождаются такими, слегка искаженными, изображениями, думаю, никто не станет оспаривать. Вот например, дети обычно характеризуют произведения известного кичевого живописца середины 20го столетия Салдатора Вали, как «страшные», хотя особых монстров там не изображено, зато привычные предметы имеют искаженный вид. По мере взросления упомянутых детей, достоинства в данном случае переходят в недостатки, так как те качества упомянутых полотен, которые для детей (и некоторых наивных посетителей художественных галерей) являются проявлением бессознательного, для более искушенных разглядывателей произведений искусства являются просто результатом грубого и произвольного искажения так называемого реального образа.

Куда приятнее в данном случае дело обстоит с фотографией, которая обладает могучим арсеналом средств, которые потенциально способны обеспечить сердечный приступ любому ценителю искусства, если только он не совершенно слеп. Зерно пленки, искажения перспективы, царапины и пятна на изображении, дифференциальный фокус, шевеленка, проваленные света и тени – вот первые приходящие в голову средства выражения анти-реальности, на которых основывается фотографическая эстетика. И черно-белая пленка. И – негатив, как источник фотографического изображения, - трудно придумать более шикарное извращение реального образа. Сила классической фотографии в том, что все эти ненавязчивые способы искажения не просто доступны, - их применение неизбежно! Речь, конечно, не столько о сейчас, сколько о 70 лет назад, когда фотография обязана была быть черно-белой. В те времена даже если она, по фантазии автора-экспериментатора, была цветная, то цвета были искажены столь причудливым образом, что от «реальности» все это отличалось еще более занятным образом, чем черно-белые фотоизображения.

Но самая интересная вещь, которая произошла с искусством светописи, заключается в том, что фотография, будучи основанной на страхе и ужасе технически, очень быстро включила эти понятия в, скажем так, духовную основу своих излюбленных сюжетов, более того, по мере развития фотоискусства негативное восприятие окружающего мира фотографами все сильнее и сильнее доминировало над позитивным. Например, очень быстро оказалось, что радость, благополучие, уют являются абсолютно нефотогеничными, чего никак нельзя сказать о страдании и нищете! Или вот - так называемые художественные портреты крайне редко бывают с улыбающимися лицами. Немного упрощая ситуацию, можно сказать, что если, скажем, насилие или извращенный секс столь необычайно фотографичны, то дело тут исключительно в основах фотографической техники, то есть – в зерне, нерезкости, проваленных светотенях и так далее.

Если вообще посмотреть теперь на творчество известных классических черно-белых фотографов, то становится очевидно, что в огромном большинстве случаев именно понятие ужаса лежит в, скажем так, духовной основе их творений. Это само собой относится и к репортажным фотографам (Кляйн, Уиджи, Капа и другие), которые по возможности стремились запечатлеть наиболее ужасные события (войны, террор), или, если ничего особо трагического не происходило, шли снимать обитателей ближайшего городского дна или просто ехали в какую-нибудь Эфиопию; и к портретистам (Кэмерон, Стэйхен, Мэн Рэй, Гейтвуд, Максвелл), всегда предпочитавшим, скажем так, мрачноватые образы, и к мастерам так называемой художественной фотографии (Уиткин) и к анонимным порнографам (секс без фотоаппарата вообще представить невозможно, кажется, появление секса сопутствовало изобретению дагерротипа в 1839 году), и даже к коммерческим фотографам – ведь даже Аведон зачем-то фотографировал сожженных напалмом вьетнамских детей.

В ходе многочисленных совместных распитий алкогольных напитков с различными фотолюдьми, я твердо усвоил, что слушатели всегда предпочитают абстракным, пусть даже и со ссылкой на авторитеты, рассуждениям, конкретный личный опыт рассказчика. Так вот, однажды я раздумывал над идеальным (в фотографическом смысле) воплощением темы «Весна пришла». С этой целью я заснял (как всегда, на зернистую черно-белую пленку (в данном случае это был инфракрасный кодак)) удачно подвернувшийся полуразложившийся труп какой-то породистой собаки. В затее, кстати, не было ничего эксцентричного или антиэстетского, так как полученный отпечаток 18х24 см я предполагал художественно раскрасить цветными карандашами. (Попутно я собирался проверить теорию знакомой фотохудожницы о том, что в искусстве не важен собственно предмет, важна только красота и пронзительность художественного выражения. Проверку я предполагал провести, выставив картинку на фотосайте для отзывов). Так вот, затея потерпела полный провал. Оказалось, что эту фотографию невозможно напечатать. При появлении первых признаков изображения на позитиве в процессе проявления бумаги под красным фонарем мой организм выдал такой мощный позыв к рвоте, что фонарь пришлось немедленно потушить, и в образовавшейся темноте уничтожить отпечаток! Тут существенно то, что изображенный предмет сам по себе не был таким уж отвратительным. По- настоящему ужасен он стал только после переноса образа на подходящую почву. Благодаря чудесным свойствам оптики и серебряного изображения избирательному усилению подверглись именно наиболее страшные черты предмета! Что, заметим, всегда и происходит. Вообще, работа фотографа заключается только в том, чтобы придать этому явлению нужную дозировку, баланс.

Ну вот, вкратце все, что я хотел сказать. Я хочу подчеркнуть, что изложенное относится к классической черно-белой фотографии. В настоящее время, вследствие так называемого технического прогресса нам навязывается другое, отчасти позитивное понимание фотоискусства. Совершенно очевидно, что с потерей негатива, роль ужаса в фотографии перестает быть главенствующей. Трудно представить себе настоящего фотосадиста снимающим, например, на слайд. А про цифровую технику и вспоминать было бы неудобно, если бы не одна забавная тенденция. Дело в том, что мастера компьютерной графики, интуитивно, так сказать, понимая потерю основополагающей роли ужаса в цифровой фотографии, пытаются эту потерю скомпенсировать нагромождением пугающих фантастических образов в своих работах. За примерами далеко ходить не надо, достаточно вспомнить Полушкина, Эфенди или Кожевникова. Такие странные, на первый взгляд, предпочтения мастеров компьютерной графики в действительности вполне понятны, если учесть, что компьютерная графика, отличаясь от традиционной фотографии технически, тем не менее наследует ее эстетические принципы, - не случайно, упомянутые художники выставляют свои работы на фото-сайтах, и даже, вероятно, относят себя к фотографам, справедливо считая себя духовными продолжателями многолетней фотографической традиции!