Современное искусство? Что, если фотография? Сколько смыслов вмещает она. О, как мы жаждем узнать про ее определенность!
Красный шарик, сумасшедший знак городской жизни в безлюдной пустыне, открывает череду историй книги фотографий Андрея Гордасевича.
Книга документальной фотографии. Немногие современные читатели могут похвастаться тем, что не знают такой формат. Новое издание становится видимым настолько, насколько совпадает с нашими ожиданиями, соответствует прошлому опыту. Но что, если новая книга в руках — другая? Готовы ли мы в нее погрузиться? Тем более что эта — книга фотографии, которая, по словам Ива Бонфуа, есть изображение иной онтологии, чем предшествовавшие ей искусства. Фотография по природе своей назначена дарить новый опыт. Опыт случайности, чего-то, что, не обсуждая масштаб запечатленного, выходит за пределы привычного. Но в этом пространстве за границами стереотипов фотография и гибнет, попав в безвоздушное пространство вне привычных реперных точек. Есть лишь мерцающая надежда, что фотография породит электрический импульс, ту новую мысленную связь, которая возникнет в памяти одного зрителя и удержится в коллективном хранилище опыта...
Андрей Гордасевич — фотографический рассказчик. Raconteur [хороший рассказчик]. Не в каждом языке есть особое словечко, чтобы определить способность, выбалтывая, не быть многословным и скучным, но передать суть и буквально впечатать ее в матрицу слушателя.
Фотографический. Рассказчик. Парадокс. Raconteur визуализирует невидимое слушателю, апеллируя к предыдущему опыту, умело манипулирует привычными образами и словами, порождая в их столкновении новое воображаемое. Фотограф отдает зрителю новое видимое. Нет ли здесь противоречия? Не превращают ли слова видимое в иллюстрацию самого себя? Не оказывается ли зримое самодостаточным, а слово избыточным? В хрупком равновесии видимого и представимого заключено мастерство фотографического рассказчика. Он, как канатоходец, легко проходит светящейся точкой над нашими удивленными головами от начала до конца истории, чуть отклоняясь вправо видимых деталей, придающих выпуклость тексту, выравниваясь и отклоняясь влево, к описаниям того, что было до и произойдет после рождения образа.
Жанр визуальных «раконтров» для России не нов, скорее, традиционен. Это своего рода литература, родившаяся в стране мощной романической традиции, но наследующая не столько пафосу войны и мира, сколько малым рассказам о том, как люди живут здесь и сейчас, где «сейчас» — момент съемки и написания текста. Выбирающий точные детали Чехов — фотограф. Не репортер ситуаций, но документалист, признающий за каждым статистом право на героическое: оказаться в фокусе и поведать обыкновенное, становящееся в это мгновение типическим.
Визуальные «раконтры» — дети русского ХХ века, наступившего в стране, где отсутствие массовой грамотности возвело визуальное на трон царицы информации. Фоторепортажи Родченко и Игнатовича были попытками играть шахматную партию со зрителем силами одной королевы. Но успех был не с ними. (Гроссмейстеры визуального рассчитывали на конгениальность публики, но ей, неграмотной, по-прежнему хотелось предания.) Перепрыгнув от устной традиции в эпоху визуальной информации, зритель хотел «подробностей», не абстракции. Оглушительная популярность пришла к историям, сочетавшим фотографии и короткие тексты. Фотографические комиксы, отнюдь не смешные, советские. «История рабочего Калмыкова» Макса Альперта. «Один день из жизни рабочей семьи Филипповых» Аркадия Шайхета — Макса Альперта — Семена Тулеса. Рождение нового жанра было невозможно без «автора сценария» и редактора емких «текстовок» Лазаря Межеричера. Книжки фотографий с подписями — Ильи Эренбурга, Ильи Ильфа и Евгения Петрова — изданные и неизданные, были при-думаны в 1930-х, когда фотографические истории о людях монтировались с их прямой речью и авторскими замечаниями на полях... Журнал «Огонек» стал alma mater нового жанра очерков, в которых фотография становится обязательной частью, то представляясь сценой, где разворачиваются события, то изображая главных героев...
Шестидесятничество сделало визуальный «раконтр» формой интеллигентного времяпрепровождения. От фотографов-любителей в фотоклубах до печатных баек газетных фоторепортеров — в разных кругах ценилось сочетание владения словом и умения схватить суть в карточке. Усталость от игры с двухчастной формой приводила к обвинениям фотографии в литературности и требованиям отделить ее от «смычки» с очерковостью. Но из магмы споров и экспериментов в историю визуальной культуры конца прошлого столетия шагнули [пишущие фотографы] Юрий Рост, Вика Ивлева.
Наше время благосклонно к форме фотографических-литературных историй. Стремление современников к мультимедийности и интермедиальности, готовность к пересечению границ одного медиа, экспроприация форм выразительности других видов творчества вкупе с опасениями утраты фотографией влиятельности под напором новых визуальных технологий, обладающих сверхскоростями передачи информации — лишь набросок списка причин успеха в наше время проектов, соединяющих фотографию и слово.
Сегодня, принимая данность традиции (по сути, сформировавшегося жанра) визуального «раконтра» заметим, что, как и в прошлые годы, кто-то из авторов обращается к нему как к разовой стилизации, мотивируя тем, что материал диктует форму; другие работают с фотографией и текстом на протяжении десятилетий, шлифуя мастерство, оттачивая стиль.
Соединить авторскую узнаваемость и новизну историй удается Андрею Гордасевичу. Уезжая на край земли, он замедляется там, синхронизируясь с ритмом местной жизни, внимательно вслушивается в голоса и всматривается в лица. Ему удается счастливо избегнуть поверхностности пришлого, чужого и невнимательности местного, в привычке утратившего любопытство.
Новая книга Андрея — оттиск времени на матрице его камеры и записки археолога современности, тщательно просеивающего песок слов в поисках искр настоящего.
Красная точка в белом ничто. Как в современной живописи: один удар кистью, будто в мишень, и вот точка, пронзающая пустоту, медленно стекает по белой плоскости. Точка пульсирует, плоскость превращается в пространство. Белое нигде становится бескрайним ничто. Соотношения пустоты и точки ранят, эхом отдаются в памяти, напоминая о ничтожности перед бесконечностью. Красное на белом. Как боль. Как жизнь.
В архетипических системах три цвета обозначают весь жизненный цикл: белый, красный, черный. Их последовательность, массы по отношению друг к другу в состоянии описать перипетии линий судьбы, времена года человеческой жизни. Красная точка в белом поле — история о рождении. Начало книге.
Когда пейзаж и время года зима диктуют ограничения палитре фотографа, Гордасевичу удается соединить строгость картины мира, будто сошедшего с полотен художников «сурового стиля», и теплоту портретов людей. И то и другое — результат авторского любопытства и готовности к сотрудничеству с новыми обстоятельствами съемки (герои и место — обстоятельства художника), приязни, перерастающей во влюбленность.
Начав альбом о северах с фотографии красной точки в холодном белом пейзаже, он определил символический зачин всей истории о житии людей там, где снега лежат большую часть года. Неторопливое житие, насыщенное энергией малых дел, может показаться бессобытийным внешнему наблюдателю, тому, кто не знает, сколько оттенков бывает у снега. Но «бессобытийная выживаемость» чужда Гордасевичу. Для него житие человеков продолжается до самого горизонта. Его северную синюю ниточку он тоже снимает, чтобы от точки до линии — все из арсенала современного искусства работало на пользу его рассказа о живущих между эпохами в землях русской Лапландии.
Ирина Ю. Чмырева
к. иск., ведущий научный сотрудник Российской академии художеств,
арт-директор биеннале современной фотографии PhotoVisa
До 20 января 2022 в галерее Leica Camera Russia (ГУМ, Красная пл., 3, Москва) открыта выставка, посвященная книге Андрея Гордасевича «Рассказы из русской Лапландии».
