Невольные
Ирония картографии – колония-поселение для женщин, бывшая ИК-7, находится в посёлке Светлый (республика Марий Эл). На момент съёмок здесь отбывают своё наказание женщины, попавшие в тюрьму не в первый раз.
Как и все женские колонии эта тюрьма – общего режима, максимальный срок заключения – 18 лет.
Исполнение наказания вместо исправления преступника – эта семантическая ошибка закралась в название целого государственного института, и так там и живёт. Два зэка из трёх, по статистике ФСИН за 2020 год, попали в места заключения уже не в первый раз.
Мир тюрьмы оказывается полностью лишённым своих классических атрибутов – колючей проволоки, решёток и пошарпанных стен.
Камеры напоминают мне больничные палаты в каком-нибудь районном центре. А люди, которые их населяют, – самые обычные: пассажирка плацкарта, соседка из первого подъезда, торговка мясом с рынка. Такие разные. И так хорошо узнаваемые.
Устоявшийся, вырубленный на каждом лице, распорядок определяет жизнь колонии. Рабочее время дня обрамляют три посещения столовой: завтрак, обед и ужин.
Арестантки едят просто, но вкусно: суп, второе с мясом, компот, свежий хлеб. Возможно, от того, что готовят сами, еда кажется немного домашней. Таким может похвастаться не каждый санаторий или больница.
На зоне каждая минута расписана по секундам: подъем, чистка зубов, завтрак, кто-то идет на работу, кто-то на учебу, кто-то шьет – скучать некогда.
Музыка начинает и заканчивает рабочий день, на «Промке» – так называется рабочий цех в колонии – она играет постоянно.
Те, кто не может работать по состоянию здоровья, могут читать. Правда, и им сидеть на кровати днём не положено.
Вечером – личное время, которое мне, по старой привычке, хочется назвать свободным.
«Мне говорят: на зоне страшно работать, а я отвечаю: на воле страшно ходить, — говорит сотрудница колонии. — На воле не знаешь, чего ожидать от человека, а на зоне хотя бы все понятно».
Самые распространённые преступления связаны с наркотиками и самообороной. Самая модная одежда – с бейджем на правой груди.
Страх перед тюрьмой сменяется робостью, а затем и смелостью. И вот, я уже хожу по колонии без сопровождения, я остаюсь с заключёнными наедине, разговариваю.
Внутри этих женщин живы те же девчонки, которые хотят красивых фотографий. Поэтому недоверие ко мне быстро сменилось желанием пообщаться и получить фотокарточку.
В один из моих приездов в комнате для досуга шел ремонт, телевизионную антенну пришлось снять. Но девушки не растерялись и быстро собрали альтернативу из подручных материалов.
Некоторые осужденные особенно сближаются, живут и работают вместе.
Маня мастерит декорации к праздничным постановкам и увлекается ландшафтным дизайном.
Время от времени Маня находит больных животных и выхаживает их, а потом отпускает на свободу. А сама возвращается в тюрьму уже в четвёртый раз.
Содержать животных в исправительных учреждениях не запрещено и таким образом женщины реализуют свою потребность о ком-то заботиться. Невольная жизнь для «усатых-полосатых» проходит совсем неплохо: в передвижениях они не ограничены, не соблюдают режим, да и без вкусняшек никогда не остаются.
Кот на фотографии – Дзюба, самый привилегированный житель колонии: он спал на пуховой перинке, а на еду девочки собирали ему ежемесячно около пяти тысяч рублей.
Окаттето живет на Ямале, давно освободилась, родила двух ребятишек.
Надпись на татуировке: Welcome to in my big world. Делать татуировки, красить волосы и брови, носить разноцветные сланцы — единственные возможности для украшения себя в колонии для женщин.
Зарина - живет в Казани, мастер по маникюру и ресницам. В колонии считалась первой красавицей и отличалась тем, что каждого могла обвести вокруг пальца, пока тот и моргнуть не успеет.
Таня, москвичка из хорошей обеспеченной семьи, но ее жизнь определили наркотики.
Эля. Перед освобождением я предлагала ей помочь найти работу фотомоделью в Москве. Она в ответ рассказала, что девчонкой попала в компанию парня, сына влиятельного предпринимателя, где попробовала наркотики. И собирается вернуться к той же жизни. Другая – не для неё.
Шрамы у Эли остались после колонии в Кабардино-Балкарии.
Эля освободилась летом 2016 года, умерла от передозировки в январе 2017. Ей было 25.
Суд устанавливает срок наказания, но даже самый короткий часто оказывается пожизненным. Пожизненным отчуждением от друзей, семьи, работы, нормальной жизни.
Прошение об УДО напоминает здесь обязательный ритуал. Все проходят его, хотя в освобождение – и в частном смысле, и в переносном – не верят ни сами осужденные, ни сотрудники колонии.
Таким образом для многих тюрьма становится привычкой, от которой сложно отказаться.
Cотрудница колонии: «За 10 лет, что я работаю в колонии, освободились и не вернулись единицы, их можно пересчитать по пальцам и это всегда воля случая, какая-то божья воля».
Практически все эти случаи связаны с полной сменой окружения и поддержкой со стороны – осужденные из тюрьмы уходили в религиозную общину и уже не возвращались обратно.
Гульнара – одна из таких историй. Ей помогла церковь, куда она ходит и сейчас. В церкви она познакомилась с мужем, полтора года назад родила сына.
Границу, разделяющую свободу от несвободы, чувствуешь даже оказавшись в тюрьме по собственному желанию.
Увидев и немного почувствовав понятный и предсказуемый мир «неволи», проблемы и заботы свободного мира вырастают во внутренних монстров, победа над которыми кажется невозможной. Тем понятнее становятся истории женщин, не сумевших задержаться в свободном мире. Тем восхитительнее истории тех, кто смог не вернуться в мир тюрьмы.
