Я был сильно чужим на этом празднике фотографии.
И потому, что невозможно дилетанту быть своим в профессиональной тусовке.
И
И
Не знаю — каковы впечатления владеющих местными наречиями простой здешней публики и средневзятого профессионала.
Если считать, что фотожурналистика — это Перпиньян, то будет понятней ее недопонятость.
Все объясняется мрачной неадкватностью пропорции света и тени в восприятии жизни.
На фильмы ужасов уже давно не тот спрос, а фотожурналистика не хочет этого замечать и продолжает инфантильно любить страшилки.
Причем, в отсутствие голливудской технической мощи, у фоторепортажа все способы напугать — стары, как фотомир.
Кровь, боль, страдания (как правило — в несовершенном и далеком от европейского обывателя третьем мире) — вот замкнутый круг тем, за который не хотят ходить снимающие и за которым заканчиваются интересы платящих / присуждащих призы.
Перпиньянская специфика — в имперской ностальгии по былому колониальному величию Франции. Из бесконечных вариаций на тему людоедской Африки с ее переворотами и диктаторами, нищетой и голодом организаторы строят простоватое агит-панно «плохо там, где нас уже нет».
Возможно, это живет не только в них, но слишком этого много, слишком это в лоб. Черные очки мешают делающим выбор заметить и разноцветный мирный мир, и недостатки любимых репортажей-страшилок. Много войны сделано просто никак (хотя есть кадры, потрясающие даже объевшееся зрение).
Но когда человек видит только боль, ставит между бытием и болью знак равенства — то
Особенно
Да, война — это работа для многих талантливых фотографов, это деньги и карьера, путь к профессиональному признанию. Наверное — так им проще. Жизнь и смерть в кадре присутствуют буквально, страсти наглядны…
С Миром работать сложнее. На радость нет спроса… Так ли это?
Пацифистский пафос зацикленности на войне — лицемерие.
Ничто так не размывает способность человека сострадать гибнущим на далеких конфликтах людям, как надоедливые повторы.
Скорее наоборот, такой массированный подход больше смахивает на неявную пропаганду войны.
Зло становится привычным и перестает вызывать протест и вообще какие бы то ни было эмоции.
Такая вот борьба за мир.
Праздник в Перпиньяне получился мрачноватым. Вернее — мог бы получиться таковым, если бы представленная монументальная картина Зла в большей степени соотносилась с жизнью вообще и фестивальной жизнью в частности.
К счастью — есть реальные пропорции.
Девяносто девять против одного.
