Все врут календари, что в Москве фотография бывает весной. Весной появляются ее цветочки, мимопреходящие, как мода. Ее плоды, как ни странно, вызревают летом, когда, казалось, выставочный сезон уже закрывается и открывается сезон купальный. Москва на лето превращается в город приезжих; им везет на выставки новые и выборки из экспозиций старых. В это время столица напоминает корабль, где, как десять лет назад на волжских теплоходах, собралась воедино вся фотографическая тусовка, где рядом оказались репортеры и художники, старики и молодые ниспровергатели, объединенные то ли высоким званием фотографов, то ли российской неразберихой с понятийным аппаратом: кто такой фотограф? Чем профессионал отличается от любителя, и можно ли назвать современное искусство, пользующее фотокамеру, фотографией, а охотника за событиями гордым званием российского художника? Десять лет назад в фотографической и околофотографической среде были разброд и шатание относительно того, что есть что и кого как следует называть, но десять лет прошли, а споры, как давно кипящий котел, продолжают булькать. Во всяком случае, фотографию всякую до сих пор смотрят с удовольствием и даже, говорят, пытаются продавать.
Фотографические события последних дней, как правильные школьники, собираются парами: вот одновременно проходящие в разных залах Москвы две выставки мэтров, вот пара экспозиций архитектурной фотографии, вот – чистой воды арт-проекты, и некоторое количество сборных (наподобие футбольных команд – готовых в любой момент распродать себя частями по разным клубам, читай: собраниям). Как перемещения футбольных игроков занимают только футбольных фанатов, так и перемещения (читай: продажи) фотографий оставим вниманию знатоков арт-рынка. Что же до остальных, то сейчас, действительно, есть выставки на любой, и даже самый взыскательный, вкус. Для тех, кто не успел посмотреть фотографические проекты молодых авторов из Москвы и Парижа, представленные в рамках фестиваля «Мода и стиль в фотографии», все-таки упомянем, что их можно увидеть в залах «фотографии на продажу» галереи «Глаз» в Московском доме фотографии.
В галерее ФОТОСОЮЗ (Союза фотохудожников России) только что закрылась выставка живого классика пикториальной фотографии Анатолия Ерина. Начавший свои занятия фотографией в год смерти Сталина, только через десять лет он впервые увидел работы классиков русской пикториализма Василия Улитина, Юрия Еремина, Александра Гринберга. Несмотря на то, что Улитин и Гринберг были живы, их творчество было скорее легендой из времен становления советской фотографии, чем официальной историей этого искусства: в 1950-е – 1960-е там значились только произведения и имена мастеров репортажа. Ерину довелось прикоснуться к оригинальным отпечаткам старой русской светописи. И для него эта фотография, построенная по законам картины, не похожая на обыденную реальность, опускающая подробности сиюминутного во имя чистоты художественного образа, стала делом жизни. Его собственные пикториальные опыты отличаются от светописи начала ХХ века: только в последние годы он пришел к экспериментам при печати, в результате которых фотография становится похожа то на живопись, то на тонкую графику, до этого мягкости и светоносности он достигал съемкой неправильной линзой – моноклем. За более чем сорок лет работы Ерин стал неофициальным лидером узкого круга почитателей изобразительной фотографии, его, наравне с Георгием Колосовым, малое число художников, объединившихся вокруг любительских фотоклубов, считало основателем нового пикториализма, направления современной российской фотографии, обращенного к традициям старой русской светописи. Все эти годы Ерин находился вне мейнстрима – его жанровые городские снимки, изредка появляясь на выставках, были попытками воплотить необычные для него сюжеты языком пикториальной фотографии, но отнюдь не данью современности. За последние два года у него состоялось несколько персональных выставок; им заинтересовались кураторы современного искусства. Выставка в ФОТОСОЮЗе, представляющая произведения художника из разных циклов, знакомит зрителя с широтой творческого диапазона автора и еще раз убеждает в неповторимости повторяемых мотивов, в многообразии их отражений в его искусстве. Недавнее участие Ерина с выставкой «Деревня Глазово» в проекте «24», посвященном архитектурной фотографии, дало возможность увидеть его в ряду мастеров разных направлений, в том числе, и современной минималистической архитектурной фотографии. Оказалось, что Ерин, с помощью монокля «просеивающий лишние детали» пейзажа ради целостного впечатления, не менее концептуален, чем самые «продвинутые» фотографы последнего десятилетия.
В зале Фотоцентра завершилась выставка Михаила Савина, который начал снимать в 1934, во время службы в армии, и прошел в качестве фотокорреспондента всю Великую Отечественную войну. На протяжении послевоенных десятилетий его фотографии были среди тех, которыми гордился журнал «Огонек», советский аналог американского «Life»: в представлении современной жизни в обоих журналах фотографии отводилась особая роль. В августе 1947 года Михаил Савин делает на Тушинском аэродроме один из известнейших (живущих без всякой ассоциации с именем автора) снимков: «Празднование Дня Воздушного Флота» - до горизонта поле запружено блестящими ЗИСами, на лобовых стеклах которых листочки «пропусков» (и современным зрителям понятно, что такое Пропуск на летное поле, и особенно Что он означал в 1947!), а на подножках – водители-зрители, стоящие с вытянутыми шеями. Это воплощение одного из самых активно пропагандировавшихся образов советской идеологии – образа зрелищного народного праздника – и, в то же время, один из немногих не постановочных кадров официальной советской фотографии того времени. Более того, как ни парадоксально, фотография Савина по своему приему ближе американскому пути алогического убеждения в реальности с помощью деталей и отнюдь не подходит ни под одну из категорий «правильных» отражений советской жизни. В очередной раз эти категории были перечислены в единственном специализированном отечественном фотографическом журнале того времени «Советское ФОТО», где в 1957 году в статье «Перелистывая ЛАЙФ» была описана съемка парада в Тушино американским фотографом: «Вместе со снимками новейших самолетов «Лайф» как бы невзначай печатает… фотографии, где крупным планом … трое зрителей, среди которых одна женщина держит… кастрюлю». Далее по тексту статьи ставятся риторические вопросы об отсутствии общего вида Тушинского аэродрома и прочих снимков тысяч веселых советских людей...
В 1962 году, на встрече Хрущева и Кеннеди, были сделаны савинские «звездные» кадры двух президентов, улыбающихся, беседующих на равных, одного роста. Это умение «дать правильный кадр» выработалось у фотографа долгими годами официальных работ, где точность смысла определялась точностью строения кадра. Но Савин как художник чувствовал кадр и – шире – форму всегда. 9 апреля 1945 в Кенигсберге он снимает мертвых фашистских солдат и офицеров в подъезде дома и рядом – раскрытый никому не нужный рваный зонт. Более поразительного символического столкновения реалий войны и мира не мог бы придумать и современный, отстраненный от событий того времени, режиссер. Савинские произведения действительно стали классикой нашей фотографии, остающимися до сих пор живыми, острыми, настоящими. Долгие лета их немолодому создателю.
В залах Московского Дома фотографии, куда переехал из Музея архитектуры проект «24», висят 24 фотографии Дмитрия Конрадта, привезенные из Петербурга Юрием Аввакумовым. Этот кураторский проект, несмотря на свою простоту, а может быть, и благодаря ей, на протяжении целого года оставался одним из самых заметных фотографических событий. В нем были представлены снимки легендарных в фотографической и архитектурной среде авторов, а также произведения тех, кто имеет к архитектуре и фотографии лишь касательство, и все-таки эти выставки оказывались интересными и фотографической, и нефотографической публике. Выставка Конрадта – дань петербургской традиции объявлять своих фотографов гениями и образовывать вокруг их имен целые школы. Конрадт, например, подан как визионер апертуры: открыватель apertura – новых архитектурно-цветовых пространств – с помощью апертуры – относительного отверстия диафрагмы. До него в фотографии как будто не было предметной цветовой среды ни Слюсарева, ни Савельева, не говоря уже о Каллахане и Фридландере. Но фотография, оказывающаяся с момента своего изобретения удивительнейшим постмодернистским сочетанием в новом ракурсе всего, что уже было, и на выставке Конрадта обернулась встречей с неизвестным: ну разве Вы когда-нибудь уже видели такие маленькие голубые квадратики неба в конце перспективы двора или магические фиолетовые оксаэдры изразцов в пролетах лестниц петербургского модерна?
Новым ракурсом щеголяют и виды мостов Москвы на выставке Сергея Гитмана в овальном зале «Известий». Ничего, что зал, где работает выставка – закрытый, зато ее там видят все, кто бывает на пресс-конференциях почтенного издания. А это, согласитесь, для пропаганды фотографии дело немалое. Сергей Гитман, известный в фотографии с 1980-х годов, успел в этой жизни очень многое: побыть переводчиком, учредителем, главным редактором, экспертом, прочая… и фотографом. В роли последнего он успешен: произведения в крупнейших коллекциях по всему миру. Ему присуще знание современной фотографической ситуации и – как результат – появление новой выставки «Мосты», которые исполнены в обычной манере автора воссоздавать ритмику объемов и пустот городской среды.
В James, что на Тверской, во вторник открылась выставка Николая Бахарева, подготовленная Государственным музейно-выставочным центром РОСИЗО Министерства культуры России. В начале 1990-х имя Бахарева звучало как пароль в среде галеристов, советологов и специалистов по новейшей истории России, арт-критиков и фотографов в нашей стране и далеко за ее пределами. Потом болезненный интерес к облику «неизвестной России» оказался вне моды, а фотографии Бахарева, который живет в Новокузнецке, – недоступны широкому кругу зрителей. Если бы тогда, на гребне успеха, Бахарев уехал из родного города, в котором он из детдомовского сироты превратился в Мастера, известного каждому земляку, к нему, наверное, пришла бы слава особенного портретиста, «раскручивающего» свои модели на пугающую откровенность, раскрывающего глубинные уголки подсознания во время игры в позирование. Но он остался, и сегодня зритель может увидеть коллекцию RUSSIANS, типических, как представления бахаревских моделей о красоте, и удивительно непохожих между собою, как непохожи ДНК миллиардов жителей Земли. Бахарев «ставит» своих героев, как ставили в ателье девятнадцатого века для портретов «на долгую память», только наши современники застывают в необыкновенных для себя позах, подчиняясь воле фотографа, который всеми силами старается «оттереть» их от штампов советских представлений о фотографии как «съемке на Доску Почета положительного героя» и о себе как «части единого социального организма». Он умещает истории своих героев в одну-единственную фотографию, но по ней можно писать целые романы.
Находясь здесь, внутри страны бахаревских героев и подсознательно болезненно реагируя на реалии их (и собственного) быта, трудно оценить многомерность произведений фотографа. Но их пластичность никем не ставится под сомнение. И то, что эта выставка открылась в Москве спустя десять лет после последнего показа произведений Бахарева в столице, дает возможность предположить, что пришло время восприятия прямой фотографии как искусства.