Пять утра, половина шестого – Салгадо всегда вставал в эти часы, даже после многодневных экспедиций в амазонских джунглях. Теперь время остановилось в парижской квартире, где 81-летний фотограф провел последние дни, сраженный лейкемией – последствием малярии, подхваченной пятнадцать лет назад в индонезийских лесах.
Болезнь настигла его там, где он всегда искал истину – среди тех, кого цивилизация еще не коснулась своей разрушительной поступью. Проект «Genesis» должен был стать гимном нетронутой природе, но обернулся приговором для самого автора. Парадокс, достойный его объектива: красота убивает того, кто пытается ее запечатлеть.
«Через объектив своей камеры Себастьян неустанно боролся за более справедливый, более гуманный и более экологичный мир», – говорят в семейном заявлении. Боролся – именно так. Салгадо никогда не был просто наблюдателем. Его фотографии не фиксировали реальность – они ее обвиняли.
Экономист по образованию, беженец по обстоятельствам, фотограф по призванию. В 1969 году молодой левый активист бежал из Бразилии от военной диктатуры в Париж, где и остался на всю жизнь. Камеру в руки взял случайно – по заданию Международной кофейной организации в Руанде в 1971-м. Случайность, изменившая историю документальной фотографии.
Что сделало Салгадо Салгадо? Не техника – хотя его черно-белые композиции соперничают с полотнами старых мастеров. Не география – хотя он объехал 120 стран. Не смелость – хотя он снимал в зонах конфликтов и природных катастроф. Его секрет был в том, что он видел человека там, где другие видели только материал для новостной сводки.
Салгадо работал над долгосрочными, самостоятельно назначенными проектами, многие из которых были опубликованы в виде книг: «Другие Америки», «Сахель», «Рабочие», «Миграции» и «Генезис». Каждый проект – эпопея длиной в годы, иногда десятилетия. В эпоху мгновенных новостей он исповедовал философию медленного взгляда.
«Рабочие» 1993 года стали манифестом уходящей эры. Салгадо запечатлел последних титанов ручного труда – от бразильских золотоискателей до кувейтских нефтяников. Его объектив превращал пролетариев в героев ренессансных фресок. Критики обвиняли его в эстетизации нищеты, в создании «эстетики страдания». Он отвечал: достоинство не может быть неэстетичным.
Проект «Исход» 2000 года документировал великие миграции рубежа веков. Беженцы, переселенцы, изгнанники – люди в пути, между старой и новой жизнью, между надеждой и отчаянием. Салгадо показывал не жертв, а путешественников по аду, сохранивших человеческий облик.
Но истинным шедевром стал «Генезис» – восьмилетний проект, завершенный в 2013-м. «Генезис – это поиск мира таким, каким он был, каким он формировался, каким он развивался, каким он существовал тысячелетиями, прежде чем современная жизнь ускорилась и начала отдалять нас от самой сущности нашего бытия», – объясняла замысел его жена и соавтор Лелиа Ваник Салгадо.
200 фотографий дикой природы, первобытных ландшафтов, коренных народов. Антарктические айсберги, галапагосские игуаны, сибирские оленеводы. Планета до грехопадения. Салгадо словно пытался создать альтернативную Книгу Бытия – не на словах, а в образах.
Его последний крупный проект «Амазония» обрел пророческое звучание. Начатый еще до 2010 года, он был завершен как раз тогда, когда Бразилия погрузилась в экологическую катастрофу. «Когда книга и выставка были наконец готовы, Бразилия скатилась в антиутопию: разрушение лесов, геноцид индейцев, расистское правительство, поощряющее преступные группировки против окружающей среды и людей». Идеальное попадание в болевую точку эпохи.
Но Салгадо был не только свидетелем. Вместе с женой он основал Instituto Terra – проект по восстановлению деградировавших лесов на родине, в штате Минас-Жерайс. За 22 года они высадили более 3 миллионов деревьев на семейной земле в Атлантическом лесу Бразилии. Фотограф, который показывал миру разрушение, собственными руками созидал новую жизнь.
Его снимки шахтеров Serra Pelada – библейские по масштабу сцены, где сотни людей карабкаются по примитивным лестницам с мешками земли за спиной – стали иконами XX века. Один рабочий стоит с распростертыми руками, как распятый Христос, среди муравейника человеческого труда. Реальность, неотличимая от режиссерской постановки.
«Если ты делаешь снимок человека, который не делает его благородным, нет смысла делать этот снимок. Это мой способ видеть вещи», – говорил Салгадо. В этом его отличие от современной фотожурналистики, охотящейся за сенсацией. Он не разоблачал – он возвеличивал.
Критики не раз упрекали его в излишней красивости, в превращении чужой боли в эстетическое наслаждение. Но Салгадо понимал: красота – не украшение истины, а ее необходимое условие. Безобразное проходит мимо сознания, прекрасное западает в память.
Его техника была безупречна, но не техника делала снимки незабываемыми. Он работал исключительно в черно-белой гамме, придавая монохромной фотографии новое измерение; тональные вариации в его работах, контрасты света и тьмы напоминают произведения старых мастеров, таких как Рембрандт и Жорж де Латур. Но главное – он обладал редким даром: видеть вечное в сиюминутном.
Документальный фильм «Соль земли» 2014 года, снятый Вимом Вендерсом и сыном Салгадо Жулиану, показал, чего стоит фотографу его ремесло. Годы среди умирающих от голода, беженцев, жертв геноцида оставили глубокие раны в душе. После съемок в Руанде, где он документировал последствия резни тутси, Салгадо едва не оставил фотографию навсегда. Спас его проект «Генезис» – возвращение к истокам, к красоте мира до человека.
«Мы не можем строить наше будущее – будущее человечества – основываясь только на технологиях. Мы должны смотреть на наше прошлое; мы должны принимать во внимание все, что мы делали в нашей истории», – говорил он в последнем интервью 2021 года. Пророческие слова в эпоху цифровой амнезии.
Салгадо принадлежал к поколению фотографов, для которых съемка была физическим актом. Месяцы в джунглях, недели с кочевниками, дни в шахтах. Во время экспедиций он мог три-четыре недели подряд находиться в индейской общине в режиме высокой активности: участвовать в длительных изнурительных походах на охоту, рыбалку, без намека на усталость. Цифровая эра сделала фотографию мгновенной, Салгадо оставался мастером долгого терпения.
Его влияние на современную фотографию невозможно переоценить. Джеймс Нахтвей, Стив МакКарри, Мэри Эллен Марк – все они учились у бразильского мастера искусству превращать документ в произведение искусства. Но главное наследие Салгадо – в том, что он напомнил миру: фотограф может быть не только регистратором событий, но и их интерпретатором, не только свидетелем, но и судьей.
В мире, где каждую секунду создаются миллионы изображений, где визуальный шум заглушает визуальную правду, Салгадо оставался маяком. Его фотографии не кричали – они звучали, как колокольный звон над планетой, призывая к пробуждению совести.
Президент Луис Инасиу Лула да Силва сказал о нем: «Его недовольство тем фактом, что мир настолько неравен, и его непоколебимый талант в изображении реальности угнетенных всегда служили тревожным звонком для совести всего человечества».
Теперь этот звон умолк. Но эхо его снимков будет звучать, пока существует человечество, способное различать свет и тьму, добро и зло, красоту и безобразие. Салгадо научил нас смотреть на мир глазами, а не только камерой. Научил видеть в каждом человеке – человека, в каждом пейзаже – послание, в каждом кадре – ответственность.
Фотография переживет своего творца. Но кто теперь возьмет на себя роль совести планеты? Кто будет неустанно напоминать комфортному миру о его теневой стороне? Кто покажет красоту там, где другие видят только боль?
Вопросы остаются открытыми. Как и глаза людей на фотографиях Салгадо – они смотрят на нас из прошлого и требуют ответа в будущем.
