Проект «Скульптуры» – это визуальное исследование ландшафта и памяти, созданное на береговой линии Рыбинского водохранилища. Из найденных природных фрагментов — кирпича, веток, камней — художник строит хрупкие конструкции равновесия, вступая в диалог с историей исчезнувших мест и водой, скрывшей под собой деревни и села.
Фотографии фиксируют этот мгновенный баланс, превращая жест художника в образ памяти и времени.
Что считать минимальным творческим действием? Таким действием, которое превращает пребывание человека в точке, отмеченной на карте, в источник для идентичности, отношений и истории? Ветер гонит рябь, мокрый песок шипит под ногами, яркое солнце ранней осени ещё не прогрело воздух. Это — обстоятельства, в которых возникают скульптуры Фёдора Тощева. Посреди оголившейся отмели и на мелководье возникают конструкции из отшлифованной гальки, прибитой к подножью валунов, ржавой арматуры, рыжих обломков кирпича, насаженных на обструганные шестики. Хрупкое равновесие может продержаться секунды; если скульптура стоит прочно, Фёдор сам разбирает её после съёмки. Сфотографированный образ рассеивается, не оставляя следа в природе.
Каждый камешек, прежде, чем занять своё место в конструкции, взвешивается и ощупывается пальцами, уже выработавшими к этому особую чувствительность. Фотография хорошо передаёт этот опыт, стимулирует наше тактильное сознание. Глаз, скользя по поверхности отпечатка, словно трогает поверхность воды и камней, буквально схватывает их, оценивая вес и текстуру. В свою очередь, приподнятые над землёй, так, чтобы их тяжесть была нагляднее, скульптуры предъявляют себя глазу.
Отношения между оптическим и осязательным типами восприятия часто обсуждались философами (их ревизия, выделение особого «гаптического» зрения, подсвечивание телесности в основе эстетического опыта стала важным сюжетом в философии XX века). Поэтому велик соблазн интерпретировать фотографические скульптуры Тощева в таком философском русле.
В одном из своих трудов Рене Декарт, стремясь понять природу зрения, описывает слепого, которому взгляд заменяет посох — он ощущает предметы посредством палки; сходным образом, согласно Декарту, зрение строится на движении глаза и контакте, ответном импульсе, который тот получает от предмета. Скульптуры Тощева — камни, которые над землёй удерживают подпорки-«костыли» — словно бы напоминают об интерпретации зрения, в основе которой оказываются механически-осязательные принципы. Образ, являя себя, воздействует на глазное яблоко.
Самому художнику ближе оказывается другой образ — не посоха слепого, но колышка, к которому привязывают ствол дерева, чтобы выпрямить. Это эмблема ортопедии — области врачебного дела, к которой Фёдор причастен благодаря родителям. Он называет ортопедическими те принципы минимального вмешательства, направленного воздействия для выправления дефекта, которые лежат в основе проекта. Такой выбор слов заставляет обратиться к другой славной философской теории — теории, в рамках которой воздействие новых медиа на человека начали осмыслять через аналогию техники как протеза, вспомогательного органа, который расширяет границы восприятия. Для Зигмунда Фрейда, с подачи которого возникла теория, фотография была как протезом зрения, так и протезом способности запоминать. Бернар Сиглер, развивая эту идею, предложил говорить об особом виде памяти, который создают новые медиа — памяти, опосредованной техническими аппаратами и функционирующей по законам, продиктованным этими медиа. Памятью протезированной.
Если, вслед за философами, называть ортопедическими те структуры, которые предшествуют процессам психологической сборки (будь то внутренний образ понятия или даже собственное я), то что собирают фотографические скульптуры Фёдора Тощева? Какую память корректирует его протез?
Названия снимков дают на это ясное указание. Каждый из них отмечает название населённого пункта близ Рыбинского водохранилища или некогда располагавшегося на территории, теперь занятой им. Рыбинскую ГЭС начали строить на реках Волге и Шексне в середине 1930-х годов. В ходе строительства города Молога, Весьегонск, сёла, деревни, монастыри и заливные луга были затоплены, а людям пришлось искать новое место для жизни. Наполнение водохранилища началось весной 1941 года, так на перемещение и исчезновение дома наложилась война. Массовое переселение стало важной страницей в тяжёлой истории советской миграции. Сюжет о водах Рыбинского водохранилища, скрывших памятные места и детали ландшафта, вехи коллективной и личной памяти, — красноречивая метафора истончающейся, убывающей памяти о судьбе личности в сталинском СССР. Как сегодня нам построить свою связь с этим прошлым, так глубоко утонувшим в водах забвения?
В контексте проектов советской индустриализации, перекраивавших природный ландшафт, скульптурная ортопедия Фёдора Тощева, бережная и неинвазивная, приобретает этическую значимость. Это — экология творчества, в которой жест художника не нарушает установленный природой распорядок. Вместе с тем, стимулируя тактильную фантазию, фотографические скульптуры дают импульс восприятию, который из поверхностного чувственного возбуждения может перерасти в интеллектуальное схватывание. В ходе этого схватывания, или понимания, ландшафт оборачивается историей страны, а конструкция — ортопедическим прибором, корректирующим работу важного ментального органа, в работе которого вырабатывается наша идентичность. Памяти, будь то память отдельного человека или поколения — которой иначе не на что опереться.
Дарья Панайотти
География серии охватывает территории Верхнего Поволжья, подвергшиеся затоплению при создании Рыбинского водохранилища в начале 1940-х гг. В результате реализации инженерных работ по строительству Рыбинского гидроузла было затоплено 4580 кв.км земель, более 500 населенных пунктов переселено, образовалась новая береговая линия. Большое число населенных пунктов оказалось в зоне подтопления или временного затопления водохранилища. За 80 лет существования Рыбинского «моря» его береговая линия смещалась и в некоторых местах ушла вглубь суши на расстояние до 100 метров.
В конце весны водохранилище наполняется, вода закрывает берега и подступает к лесам, подмывая берег. В течение лета, плотина в Рыбинске срабатывает большой объем воды, и берега вновь открываются к осени, оголяя части дна и места, на которых когда-то стояли деревни. Этот ежегодный цикл создает зазор, в котором продолжается процесс энтропии и образуется строительный материал для скульптур.
В поле интереса автора находится соотношение понятий места и не-места, которые по Марку Оже «являются зыбкими полярностями: первое никогда до конца не исчезает, а второе никогда не осуществляется полностью». Эрозия береговой линии приводит к перемешиванию исчезающих следов человеческой активности с фрагментами руинированного ландшафта, постоянному переписыванию палимпсеста «идентичности и взаимосвязей».
Ортопедия в скульптурах появляется в качестве метафоры при попытке размышления о процессах памяти. Структуры приобретают форму эфемерных интервенций в ландшафте на местах бывших или существующих населенных пунктов вдоль береговой линии водохранилища, а фотография становится посредником и свидетелем.
Ощущение лакун в семейной памяти привело автора к попыткам их переосмысления через практику долгих прогулок и исследования берега водохранилища. Во время этих визитов проводится исследование, в ходе которого найденные фрагменты, руины подбираются благодаря своим тактильным качествам. С добавлением элементов, взятых от природы, они образуют структуры в поисках новой стабильности. Личное ощущение от мест становится неотъемлемой частью общего опыта нахождения в пространстве.
Фёдор Тощев
