Не мир, но меч

Новая выставка Михаила Розанова, вбирающая в себя черно-белые снимки из пяти фотосерий, выглядит на первый взгляд нейтрально-умиротворенной. Верный последователь петербургской «Новой академии» Тимура Новикова, «Родченко неоклассики», по неформальному определению критиков, автор по-прежнему предпочитает неодушевленные предметы суетному тварному миру. Даже живые цветы напоминают у него экспонаты Кунсткамеры, а ветки деревьев словно нарисованы японскими каллиграфами. «Лучезарное совершенство формы» (А. Хлобыстин) достигается благодаря изживанию витального содержания, хотя по внешним признакам эти работы следует относить к жанрам пейзажа и натюрморта. Но Розанову приятнее копаться в глубинах мироздания, нежели барахтаться на его текучей поверхности — не случайно «героями» двух циклов оказываются окостеневшие морские звезды и раковины, давно утерявшие своих обитателей. Это творчество похоже на труд археолога (Михаил закончил исторический факультет МГУ) или даже ихтиолога, защитной униформой для которых становится пленка фотоаппарата.

Как известно, красота требует жертв. И Розанов кладет на заклание цвет, динамику композиции, экстатичную дрожь камеры в руках, авторскую субъективность. Его снимки нарочито эпичны, несмотря на камерность идеи — предмет как он есть. Они впечатляют неземным размахом и космической мощью — несмотря на полную бессюжетность. Их эстетика построена на редукции, которая оборачивается прямой агрессией по отношению к реальности. Розанов ловко орудует фотоаппаратом, словно самурай — мечом. И препарированный мир, из которого изъято все лишнее, вплоть до души, воскресает после этого хирургического вмешательства в новом виде, не узнавая себя самого. Как и зритель не узнает цветов, фарфоров, а прежде зданий и мостов, в недоумении спрашивая: «Что это?».

Наверное, Розанов пытается, как хороший скульптор, отсечь все лишнее, добираясь до каркаса видимой реальности, обнажая ее структуры. Наверное, его фотографии следует сравнивать с рентгеновскими снимками, и не только по колористическому сходству. Наверное, их предельный лаконизм, расплывающийся в космическую масштабность, можно уподобить созданию собственного музея. Творчество Розанова бежит определений. Хотя, разглядывая все пять серий на выставке, понимаешь, что она получилась необычайно цельной. Хоть и без названия. К чему вся эта словесная суета?

Федор Ромер

Проект осуществлен при поддержке:
Дмитрия Минца и Анны Добровольской-Минц