За последние несколько лет 1930-е годы в отечественной культуре прошли сквозь реабилитанс и оказались в большом фаворе. После иронических статей начала 1990-х, необходимых для развенчания культа официального искусства сталинского времени, — что смешно, то уже не страшно, — им на смену пришли выставки, гвоздем которых стала фотография того времени, специальные кинопрограммы, в центре которых кинодивы и киногерои сталинского времени. В воздухе запахло реставрацией, не идеологической, но здоровых «формы и чувства», воплотившихся в той эпохе во всей цветущей красоте.

Когда в Москву пару лет назад привезли выставку «Пропаганда и мечты. Фотография 1930-х годов в СССР и США», столица была завешена плакатами с фотографией Ивана Шагина «Парад на Красной площади». Девушки в белом стройной колонной уверенно маршируют почти на зрителя, и все-таки чуть-чуть мимо, так что, кажется, уже удалось избежать натиска их мощной «фаши», и со стороны можно вполне насладиться красотой их строя. Каких только историй не случалось тогда с этой фотографией! Молодые люди водили своих избранниц на выставку ради одной-единственной фотографии, вероятно, в воспитательных целях; знатоки семейных традиций и внешности собственных бабушек в юности опознавали их в марширующих красотках. Это был настоящий триумф фотографа Ивана Шагина, до того уже состоявшийся в Вашингтоне и Нью-Йорке, во время показа выставки в США.

На самом деле, произведения этого мастера уже давно вошли в золотой фонд отечественной фотографии, но, по российскому обыкновению, его простое, хорошо запоминающееся имя редко публиковалось под этими снимками. Впрочем, это касается вопроса об авторском праве в нашей стране, но не творчества фотографа. Только в публикациях второй половины 1990-х оказалось, что и знаменитый комиссар с перебинтованной головой, встающий из окопа в атаку, и штурм Рейхстага, реющего в дыму перед группой бойцов, и веселые спортсменки 1930-х, колхозники и военные — его, шагинские снимки.

С его фотографиями происходили особенные истории: погибшего в бою Михаила Ивановича Калинина, героя фотографии «Комиссар», эксперты-криминалисты пытались установить среди похороненных на том поле боя с помощью знаменитой фотографии… Шагинский снимок «Пирамида» стал заставкой раздела 1930-х годов скандальной выставки «Память тела. Белье советской эпохи».

Шагин был настоящим фотографом, таким, каким был бы шагнувший в реальность из фильмов 1930-х веселый главный герой — яркий и хорошо вписанный в пейзаж нового строительства, социальных и культурных перемен в России. Простой рабочий парень, ставший самым главным. Как в кино. Действительно, родившийся в крестьянской семье в Ярославской губернии в 1904 году мальчик, на двенадцатом году оставшийся без отца, мог стать кем угодно. А стал фотографом главной молодежной газеты «Комсомольская правда», и был им на протяжении 17 лет. С его фамилией, семантически соединяющей что-то вроде Грошкина или Копейкина с достоинствами хорошего, быстрого Ходокова, он воплощал самое представление о фотографии: просто, быстро, незаметно реагировать на мгновение и отбирать/оставлять в истории самое дорогое и ценное. А еще Шагин был веселым никогда неунывающим человеком, что, согласитесь, редкое достояние, особенно для фотографа, стоящего вблизи от власти.

До того, как стать фотографом, Шагин был мальчиком в лавке в Москве, матросом на Волге, снова стал приказчиком в столичном нэпмановском магазине, наконец, превратился в «выдвиженца»-инструктора показательного государственного магазина. Сама его внешность, улыбчивая круглолицесть располагали к появлению образа округлого внимательного маленького хозяина. Вот он и открыл свое дело — фотографию. Он ушел из торговли, ушел из фотографов-любителей (со стажем с 1919 года) вначале в рабочий фотокружок, а в 1930-м году стал фотокором газет «Наша жизнь» и «Кооперативная жизнь», издательства Сельхозгиз. В нем будто проснулось дремавшее с молодости варварское любование красотой, прописанное в образах матросов и прочих волжских людей в русской литературе девятнадцатого века. Разъезды, встречи, разнообразие тем — он не отдавал ничему предпочтения, упиваясь всем, что снимал, всей новизной изменений и вкладывал в картинки индустриализации и коллективизации лирическое чувство (которое кажется немыслимым с высоты сегодняшнего знания истории тех лет). Возможно, что это радостное любование, присутствовавшее в каждой его — им самим отобранной — фотографии, и выдвинуло Шагина буквально за три года в число самых ярких фоторепортеров страны. В 1933 он стал сотрудником «Комсомольской правды», прошел ее корреспондентом войну. Его снимки сражений, в числе немногих советских фотографий, печатала западная пресса. Они отбирались, наверное, потому, что были переполнены уверенностью в победе, эдаким «идеологическим духом победы», сплавленными со щемящим личным чувством усталости от войны.

Еще до начала Великой Отечественной, в 1935-м, Шагин попал в узкий круг репортеров, лучших из лучших, которым было доверено снимать Киевские военные маневры. Он работал для альбома РККА (Рабоче-Крестьянская Красная армия), который проектировал Александр Михайлович Родченко. Их работы соседствовали на выставке 1935 — «Мастера советского фотоискусства». Она стала последней для пикториализма, целого направления отечественной фотографии, последней для фотографов-формалистов, в числе которых оказался и сам Родченко. И это была первая выставка, утвердившая фоторепортаж как магистральное направление «советского фотоискусства». Собственно, именно с этой выставки имена Аркадия Шайхета, Макса Альперта, Семен Фридлянда, Ивана Шагина стали восприниматься не просто как составная газетной полосы, но как имена прогрессивных художников нового вида искусства. Во многом благодаря столь высокому признанию уже в каталоге, а потом и в прессе о выставке 1935 года, Шагин стал постоянным автором журнала «СССР на стройке». У него вышли несколько фотоальбомов в разных издательствах.

Глядя сегодня на большинство фотографий 1930-х годов трудно с первой минуты определить, кто именно является автором — Шайхет или Альперт, Шагин или Дмитрий Дебабов. Они все используют ракурс в съемке, высокие точки для панорамных пейзажей города или стройки, полей и низкие точки для создания монументальных портретов. Но у каждого из этих ярких авторов есть снимки, которые не спутаешь ни с какими другими. У шагинских знаковых фотографий диапазон тем и жанров очень широк: спорт и парады, жизнь военных, колхозников, пионеров; портрет, репортаж и жанровая фотография. На выставке в галерее ФотоСоюз из широко известных фотографий представлены буквально несколько: «Метательница гранаты» и «Метростроевцы — первые пассажиры метро. Москва», «Тяжелое орудие» и «Парад на Красной площади. Колесо». Тем интереснее рассматривать тот фотографический ряд, который породил эти знаковые кадры. На выставке становится ясно, что даже в рядовых съемках Шагину не изменяли «жизнерадостность, лиричность и динамичность», о которых писали его современники-рецензенты.

После войны Иван Михайлович много внимания уделял архитектурной фотографии; он стал одним из первых фотографов, начавших не только снимать на цвет, но экспериментировать с цветом и обучать цветной съемке молодых авторов. Делясь опытом, Шагин ежегодно публиковался в журнале «Советское фото» — единственном рупоре профессиональной грамотности, вещавшем на всю страну. Он работал для газеты «Правда», РИА «Новости», столичных издательств. Подобно Борису Игнатовичу, Шагин намного пережил свою известность 1930-х — 1940-х годов. Пришли новые поколения, его имя отошло в тень. Так было, когда он умер в 1982, так продолжалось до крупных фотографических выставок, посвященных войне в середине 1980-х. После каждой последующей выставки, посвященной истории СССР, его имя снова оказывалось в центре внимания. В середине 1990-х его фотографии уже вполне освоились со своей ролью двуликих янусов современной прессы: их очень любят фото-редакторы за (а) историческую достоверность и (б) за неудержимую искреннюю радость, которую потомки героев первых пятилеток иногда путают с иронией буффонады на тему истории русской жизни 30-х годов прошлого столетия.