«Искусству нет места в современной жизни. Оно еще существует, поскольку есть романтическое маньячество
и живы люди красивой лжи и обмана…Не лгите! Снимайте и снимайтесь!»
Александр Родченко.

Максим Мармур, штатный фотограф AFP
Максим Мармур, штатный фотограф AFP

Иногда их показывают по телевизору в новостных программах, как «перебивку» в монологах официальных лиц во время пресс-конференций.
Типичное телевизионное клише, контраст происходящего: большие объективы, небрежный вид их обладателей и присутствие настойчивости, часто граничащей с наглостью — с одной стороны, а с другой — строгий костюм чиновника власти, правильно поставленная речь, где даже отсутствие реального понимания действительности не играет принципиального значения. Так называемая «телевизионная толерантность», которой верят, как показывает опыт, большинство жителей нашей страны.

Там, где делают новости их называют «фотиками», а для всех остальных они — фотографы, фотожурналисты или фоторепортеры. Они скорее пролетарии журналистики, чем ее интеллектуалы и аналитики, но в отличие от всех, у них присутствует самый главный аргумент объективности — фотокамера и необходимость своими глазами увидеть новости, которые на следующий день будут уже историей.

Для них фотография скорее информация, чем искусство, где не существует приоритета в процессе фотосъемки будь то «ковровая прессуха» (пресс-конференция) в Кремле или ковровая бомбардировка в Чечне, высокая мода в Лондоне или проституция на Ярославском шоссе нашей столицы. Они универсальны уже потому, что в основе их фотографии всегда неотъемлемым принципом является документальность. Это о них когда-то было написано «с лейкой и блокнотом», это о них сейчас можно сказать с «цифрой и лэптопом».

Универсального фоторепортера можно характеризовать тремя основными качествами: умением попасть туда, где есть новости; максимально возможно снять их; и чем раньше, тем лучше — передать в редакцию или агентство.

За кадром, который увидят тысячи или миллионы читателей остается первое и последнее, остается человек с его сомнением о происходящем, с его личными проблемами и постоянным желанием вернуться домой:

Нагорный Карабах, 1992. © Maxim Marmur/AP
Нагорный Карабах, 1992. © Maxim Marmur/AP

- Во мне после Беслана потухла какая-то лампочка, стало как-то все равно, что происходит вокруг, появились какие-то другие ценности в жизни, которые раньше казались мне очевидными. И сейчас, если меня уволят с работы, обвинят в чем-то или даже посадят в тюрьму. Неважно…но будет жива моя семья: жена и дети. Я вдруг понял, что нет большей ценности в этом мире!…Когда я вернулся в Москву, я не мог пересмотреть еще раз все то, что я снял в Беслане, я уничтожил все фотографии кроме тех, которые отправил в сервис агентства, но даже эти фотографии я не буду смотреть еще раз и тогда «лампочка» во мне, может быть, начнет гореть заново, — Макс Мармур «заболел» фотографией когда его отец вернулся из Афганистана в Омск и подарил ему ФЭД 5В, в 1982 году. Книгу «25 уроков фотографии» он нашел сам и будучи прилежным учеником прочитал ее от корки до корки. Его мать, понимая увлечение сына, за руку увела Макса в фотостудию Дома пионеров, которой тогда руководил Борис Чигишев — он и убедил Макса к окончанию средней школы устроить первую фотовыставку.

Скорее всего учеба в Кемеровском институте культуры на кафедре кино и фотомастерства была мало похожа на те «25 уроков фотографии», которые Макс проштудировал еще в детстве и спустя два года он вернулся в Омск, где стал работать в газете «Молодой Сибиряк» в качестве фотокорреспондента. Потом армия — неотъемлемая часть жизни молодого человека, слишком рано почувствовавшего свою независимость от всего, кроме государства, которое тогда более чем настойчиво требовало «отдать свой гражданский долг».

В 1990 году, когда Мармур уже работал в прогрессивной, по тем временам, газете «Вечерний Омск», он встретился с питерским фотографом Андреем Кудревцевым, который просто и доходчиво объяснил ему: «Если хочешь чему-то научиться и чего-то достичь — езжай в столицу…» И уже через несколько месяцев Макс работал в столичном журнале «Советский воин», а в 1992 году в штате газеты «Комсомольская Правда», где тогда фотографами работали Василий Корнеев (ныне шеф European Press Agency (EPA) в Москве), Сергей Кузнецов, Владимир Веленгурин и Евгений Успенский. В этом же здании, но этажом ниже он познакомился с фотографами Юрием Козыревым и Олегом Климовым, которые тогда пытались организовать одно из первых частных фотоагентств и арендовали офис в ИД «Independent media».

Однако, вот что действительно повлияло на специфику работы Максима Мармура:

Папа Римский Иоанн Павел II, во время мессы в Дубровнике, Хорватия, 6 Июня 2003. © Maxim Marmur/AFP
Папа Римский Иоанн Павел II, во время мессы в Дубровнике, Хорватия, 6 Июня 2003. © Maxim Marmur/AFP

- В AP (Associated Press) я хотел работать всегда. Это была своего рода мечта, цель. Ну, во-первых потому, что с Александром Земляниченко (ныне шеф-фотограф московского бюро AP) я познакомился с одним из первых, в его лаборатории, когда он работал еще в «Комсомольской Правде». Саша — очень обаятельный человек и попав под его чары, практически невозможно из них вырваться. Ему тогда удалось собрать вокруг себя замечательную команду, частью которой мне хотелось стать…Кроме того, один из фоторедакторов как-то мне очень грубо сказал: «Ты никогда не будешь штатным фотографом AP…»

В этом же 1992 году Мармур снял свой первый материал для AP о Чикатилло и дальше, работая стрингером агентства, путешествовал по «горячим точкам» развалившейся страны, но в начале 1994 года он неожиданно уходит из фотожурналистики совсем, «торговать печеньем и чаем», так и не став штатным фотографом AP: 

- Было сложно жить, когда ты зарабатываешь 250, а за квартиру надо платить 300. Войны к тому времени потихоньку закончились, а из других мест никто мои фотографии не спрашивал. Я просто выживал: был шанс стать фотографом и сдохнуть на улице от голода, или выжить, чтобы потом двигаться дальше. Я выбрал второе.

Война не заставила себя долго ждать и в новогоднюю ночь 1995 года со всем размахом разразилась в Чечне:

- В конце концов, захват заложников в Первомайском привел меня на Новый Арбат в магазин Юпитер, где тогда собирались фарцовщики аппаратурой. Там я купил какую-то камеру, несколько объективов и улетел в Первомайское. Так в моей жизни случился второй приход в фотографию.

Несмотря на то, что одна из любимых книг Макса Мармура — «Vietnam Inc» Филипа Джоунса Грифитса (Philip Jones Griffiths) — фотографии которого положили начало многочисленным митингам против войны во Вьетнаме, фотографии с другой, не менее кровавой войны и сделанные уже совсем другими фотожурналистами в Чечне, вернули Мармура к его первоначальной профессии:

- В этом и есть сила воздействия фотографии на личность и общество в целом, — уверен он.

Результатом кризиса 1998 года было, в том числе, закрытие множества печатных изданий в Москве, и Максим Мармур снова оказался перед дилеммой. Но тогда он не пошел торговать «печеньем и чаем», а обратился в AP и его тут же отправили в Чечню, не штатным фотографом, опять стрингером. В то время штатных ваканский не было, но была перспектива занять место Олега Никишина (ныне директор агентства Эпсилон/Прессфотос).

- Фотограф агентства, — говорит Олег Никишин, — должен быть таким как я, только менее ленивым…Идеальный фотограф не должен выпендриваться по мелочам, должен быть спокойным и вежливым, доброжелательным и опрятным, как служащий европейского кладбища; должен уметь поставить задачу перед собой и уметь ее реализовать; должен иметь эстетическое воспитание и огромное желание работать. Желать свою работу больше, чем любимую женщину. Ну, покажите мне таких фотографов…

Так или иначе, но только летом 2000 года Макс Мармур был зачислен в штат американского информационного агентства AP. Мечта сбылась, может быть поэтому уже в марте 2003 года он ушел в агентство France Presse, за другой мечтой, где и работает до сих пор:

- Это были более выгодные условия, — сухо прокомментировал он. 

Чечня, 2000. © Maxim Marmur/AP
Чечня, 2000. © Maxim Marmur/AP

Быть «фотиком» как в большинстве своем уверены телевизионщики, это значит всегда мешать «телику» (телеоператору), который почему-то думает, что его работа значительно важнее, а «смотрители» более важная часть населения, чем читатели газет и журналов. Наверное в этом есть какая-то справедливость, если учесть то, что страной от Камчатки до Калининграда управляют по телевизору, так как «живое общение» фактически невозможно хотя бы по причине огромной разницы в часовых поясах. Де-юре в журналистике любое СМИ, как и журналист, имеет право на информацию. Де-факто это правило всегда нарушается, тем более в России.
Далеко не все московские издания могут, например, попасть в кремлевский пул, но работа в мировых информационных агентствах, таких как AP, AFP, Reuters, EPA предполагает участие фотографов в самых разных информационных событиях — начиная от встречи с президентом и заканчивая репортажем о бомжах на Курском вокзале.

«Делать новости» — это совсем не всегда означает, что они делаются ангажированными журналистами. Это своего рода выражение амбиций, избежать которых достаточно сложно в журналистике. Однако у фоторепортера нет иного выхода, кроме как непосредственно присутствовать на месте событий. Именно этим документальная фотография максимально защищена от фальсификации, ангажированности или идеологии.

Очень важно уже на первом этапе понять, какую информационную линию займет то или иное событие: региональную, федеральную, мировую. Прежде всего от этого зависят действия репортера агентства, газеты или журнала.

Макс Мармур услышал по радио о захвате Нальчика боевиками, когда утром пил чай дома. Пока ехал в бюро AFP, по дороге разговаривал со стрингерами, пытаясь понять, что там действительно происходит и стоит ли вообще туда лететь, так как информация была крайне скудная и противоречивая. В конце концов было принято решение лететь, но только к вечеру он оказался в Пятигорске, так как аэропорт в Нальчике был закрыт.

Кроме фотографов, операторов и журналистов на события слетаются и люди, которые практически всегда остаются в тени рамп журналистики, но от которых очень часто принципиально зависит качество материала. Их называют иногда фиксерами, иногда ресерчерами или продюсерами. Некоторые из них также работают как фрилансеры или стрингеры. Один из них обычно так и представляется: «Шведов, Алексей Шведов», — личность неординарная и весьма колоритная. Прилетев этим же днем в Минеральные Воды, он сумел найти таксиста, бывшего полковника ВВС, и проехать с ним все выставленные военные кордоны и оцепления вокруг Нальчика. Кроме того, в Нальчике забрать снятый материал у стрингера и с этим же бывшим полковником отправить флэш-карту в Пятигорск, где Мармур через спутник передал фотографии в сервис агентства, а утром, опять-таки с бывшим полковником ВВС, сам приехал в Нальчик, поддерживая постоянную связь со Шведовым:

- Макс, — кричал Шведов по телефону, — Если ты приедешь к магазину «Сувениры» через 30 минут, рядом с гостиницей, где я живу, то успеешь не только снять номер, но и фотографии штурма магазина, где удерживают заложников.

Владимир Путин, © Maxim Marmur/AFP
Владимир Путин, © Maxim Marmur/AFP

Макс успел. На одном снимке солдат, на другом в него попадает пуля, следующий — солдат падает. Штурм с гранатами, трупы заложников… Потом журналистов «арестовали», «задержали», потом опять «арестовали», но в девять часов утра эти фотографии все равно были в сервисе Франс-Пресс. Классическая работа.

Некоторые фоторепортеры, передавая снимки за час до дедлайна (время подписания номера в печать) с важных событий, потом еще долго могут рассматривать их, но уже в «эфире интернета», на сервисе агентства или на первой полосе газеты или журнала. Рассматривают не потому, что это хорошие фотографии или плохие. Рассматривают потому, что именно тогда приходит чувство «мы делаем новости» и, самое главное, приходит удовлетворение от выполненной работы.

В этой профессии может испугать не столько сумасшедший ритм работы фотографа агентства, сколько разнообразие задач, которые стоят перед ним: в 12 «прессуха» в интерфаксе, в 16 самолет, а через пару часов совсем другой мир, с другими законами, правилами поведения, и их незнание не должно влиять на конечный результат, которым всегда является фотография. В принципе, по техническим параметрам такая же фотография, как и с пресс-конференции Интерфакса, если не знать, что произошло с фотографом между двумя этими событиями.

- Конечно, — говорит Мармур, — есть в этой профессии и романтизм кроме рутины. Разве это не романтично возить в машине «тревожный чемодан» со сменным бельем и зубной щеткой? Разве не романтично утром поцеловать жену, обещать ей быть к ужину, а оказаться к вечеру в другом городе или другой стране? Оказаться там не потому, что накануне был чертовски пьян и не нашел дорогу домой, а потому, что там главные новости региона в котором ты работаешь.

Фоторепортеры, как правило, достаточно иронично говорят о своей фотографии как искусстве. С одной стороны, эта ирония вызвана рутинной работой, когда редакция или агентство больше напоминает фабрику, чем творческую мастерскую; но с другой, чувство иронии вызвано тем, что в творчестве так называемых «художников», «…не фотограф идет с аппаратом к объекту, а объект идет к аппарату и фотограф устанавливает его в позу по живописным канонам…» (А.Родченко).

Искусство фотографии в своем развитии пережило огромный груз прошлого, накопленный за всю историю рисунка и живописи, несмотря на то, что как рисунок, так и живопись по принципиальным соображениям не могут быть продолжением в виде фотографии. И это не случайно, что первыми фотографами были художники самых разных направлений, для которых фотография была своего рода «кистью», инструментом самовыражения их проекции действительности, сознательно переработанной и, иногда, ничего не имеющего общего с происходящей за окнами их мастерских реальностью.

Для художников того времени фотография была своего рода новаторством в их творчестве и далеко не все считали, что фотография в чистом виде может быть сама предметом искусства.
Фотография всегда была «при чем-то», при живописи, при журналистике… Фотография до сих пор не является самостоятельным видом искусства. Она подобна хорошему или плохому вину, поданному к ужину, во время которого распитие одного лишь алкоголя считается неприличным и называется бытовым пьянством.

Попытки арт-фотографов сделать фотографию независимым видом искусства закончились банальным подражанием канонам живописи, начиная от композиции или цвета и кончая методами демонстрации в музеях или продажами в галереях.

Сдача экзамена на Краповый берет, Балашиха, 13 Мая 2005. Maxim Marmur/AFP
Сдача экзамена на Краповый берет, Балашиха, 13 Мая 2005. Maxim Marmur/AFP

Фотография в журналистике или документальная фотография так и не получила своего интеллектуального и творческого развития со времен Александра Родченко. Хуже того, она стала больше похожа на фотографию, сделанную для паспорта, где информация преобладает над искусством фотографа. У современной фотографии, как таковой, нет собственных законов, они все заимствованны. Современная фотография это всего лишь «искусство большинства», законы которого определяются рамками семьи, работы или идеологии государства.

- У меня есть любая аппаратура,- говорит Мармур, — которой я могу снять хоть комара в полете, хоть звезды на небе, но я мечтаю о мобильном телефоне, где была бы камера в 5—6 миллионов пикселей. Мобилография — это фотожурналистика? Конечно, это отражение действительности современным методом… Но при этом, я хорошо помню манящее очарование света лаборатории, запахи, ощущение пленки и живой фотографии в собственных руках. Думаю, молодые фотографы уже лишены этих ощущений. Это своего рода фантомные боли, вроде нет уже, а все равно болит…

То, что мы видим и то, что мы слышим уже легко можно разместить в одном кармане. Казалось бы — весь мир в кармане. Но лишь одно не поддается современной упаковке — широкий спектр наших чувств, что и является, в отличие от науки и технологий, предметом внимания любого искусства.