Суть образа

Довелось как-то посидеть в одной компании в кафе на Амстердам-стрит в Нью-Йорке. Там некто, русскоязычный молодой налоговый «лойер», отправленный в четырнадцатилетнем возрасте папой из Донецка на учебу в США (случилось это в первой половине девяностых — хотелось бы посмотреть на того папу!), все крутил и крутил в руках свой Blackberry, проверял сообщения. Родителя своего он не жалует сегодня. На мнение того ему плевать с высокой колокольни — he doesn't give a shit, если его словами. Жалуется, заметно желая привлечь к себе внимание, растягивая слова на английский манер, — на тяжелую, по десять часов в день, работу в Нью-Йорке. Света белого не видит, бедняга. Однако работа умножает, если верить словам оставившей его французской любовницы (не сложилось что-то у них, расставание было закреплено откупом в виде платья за 3600 долларов), теперь уже совокупный, т.е. с папой, доход до миллиона долларов в год. Говорить с ним о чем-либо, как и о нем самом, без риска скатится к штампам, невозможно. Ничего-то он не знает, не читал, не видел, не в курсе. Даже, казалось бы, какой-нибудь раздерганный на цитаты отечественный фильм, «Мимино», скажем, — и тот для него пустой звук. Не смотрел. Оно и понятно, прожил большую часть лет в США. Строго судить его не стоит. Да и не интересен он. Вспомнился, однако, не случайно. Дело в том, что циничен излишне молодой человек, — о соотечественниках своих отзывается прилюдно так, как если бы открещивался от них. Но знает ли тех?

Недавно снова, в какой уж раз, задали коронный американский, опять же, вопрос: «Скажи, а какие они, русские сегодня? Ну… типа, вообще?» А какие — такие? А как формируется это мнение — «вообще»? Если судить по одной статье из американского журнала «W», где как-то с восторгом описывалась «непростая» американская жизнь трудолюбивой студентки-россиянки Алекперовой, живущей в 15-ти миллионной квартире в башнях Time Warner, что на углу Центрального парка, купленной папой, то это — один вариант. Если посмотреть канал VH1, где соотечественники наши до сих пор изображаются с бородами и в шапках-ушанках, то другой, более привычный. Вот недавно вышедший фильм о русских в Лондоне, Eastern Promises — та еще история. Пусть и с некоторой поправкой: у этих «наших», вроде, уже и лоску больше, и по-английски они могут изъясняться. Но брутальны, черти, по-прежнему и бандитствуют — как же без этого. С другой стороны, а иначе никак — в кино без выразительности никуда. Как и та фантасмагорическая книжка «Абсурдистан» Гари Штейнгарта, вывезенного в семилетнем возрасте из Советского Союза и выросшего в США. Однако смотрите-ка — в десятке лучших книг по версии The New York Times.

Для иностранца «русские» — понятие общее и ничего конкретного не подразумевающее, телевидением, газетами и журналами сформированное. Собственно, было бы странно ожидать иное. Сегодня — это теннисистка Шарапóва (а так, с ударением на «о» произносят ее фамилию в США) и бизнесмен Усманов, скупающий одним махом всю коллекцию Ростроповича и Вишневской на аукционе Sotheby's. Русские — это Путин и Абрамович с Березовским, Чечня и Беслан, Ходорковский, Литвиненко, Политковская. Это какие-то флаги на дне моря-океана, вакуумные взрывы. Это Михаил Горбачев, в глянцевых журналах рекламирующий сумки Luis Vuitton. Это русскоязычные сквоттеры в Лондоне — из короткометражки North Circular Stories Люка Чаленко и Саймона Островского, показанной по английскому Channel 4. В общем, как всегда: смесь всего и вся, а иногда и черт знает что еще. Сплошные nouvelles incroyables. Как ответить на вопрос? Да и что за пару минут объяснишь? К тому же, cпрашивающий и сам догадывается, что однозначного ответа не существует… Но существуют варианты.

Однажды показывал любопытствующим несколько фотографий из собственного архива. Среди них были работы Олега Виденина, 44-летнего фотографа из Брянска. Снимает он давно, но опубликованных фотографий у него сравнительно немного. В последнее время печаталось и вовсе ничего. Однако то, что появилось именно в эти последние три-четыре года, как раз является чрезвычайно интересным.

Такие спокойные, неторопливые, легкие и нежные по своему состоянию портретные фотографии. Объект внимания — дети и подростки, взрослые. Первых больше. Соотечественники — лица, лица, лица. Место съемки (в большинстве своем, это Брянск и область) — реальное, невымышленное жизненное пространство персонажа. В нем ему жить из дня в день. Оно его формирует, заставляет выбирать ту модель поведения, что наиболее всего соответствует его представлениям об окружающей действительности, и что, одновременно, ею же диктуется и проявляется затем в специфических особенностях и характерных для него чертах. Что остается от искренности — зависит от способности или неспособности совладать с действительностью.

Действительность эта — жизнь современной России, не попадающая в схему жанровой категоризации СМИ, в которой летоисчисление в его спокойном ритме повествования как понятие отсутствует, а есть лишь флэш-новости. Не стоит говорить, что, выезжая за кольцо в направлении, скажем, Рязани, любой подмечает моментальное изменение жизненного пространства. И мы не говорим исключительно об абсурдных его чертах девяностых из серии «Стриптиз-шоу-бар Русь» — было бы слишком просто (хотя, и о них тоже), — как однажды заметил эту промелькнувшую в окне поезда вывеску на покосившемся доме Сергей Юрский, уезжая из провинциального города, в котором останавливался с чтениями Евгения Онегина. Скорее, мы обращаем внимание на то, что пространство «нестоличное» никуда не исчезало. Дни в нем идут своим чередом. Ни шатко, ни валко. Они могут быть даже скучны, не без этого. В пространстве этом есть место всему и всякому. Оно ни неудобно, ни удобно — так, есть и есть, уже хорошо. Бывает весело, бывает — не очень. Но именно в нем живет большая часть тех, о ком никогда не узнают те, кто задает вопрос, озвученный выше. Если не потратить на объяснение времени. Поэтому, собственно, и Олег Виденин.

Не хотелось бы творчество этого автора подвергать штампам. В разговоре о его фотографиях сразу отбросим один из них — «психологический портрет». Помнится, будучи с Арнольдом Ньюманом в ресторане Il Violino на Коламбус авеню в Нью-Йорке, пришлось оказаться свидетелем ироничных комментариев мастера в сторону всех, кто употреблял понятие «environmental portrait» в контексте его творчества. Так вот и определение «психологический портрет». Сведущим людям оно говорит о многом, но его использование часто является скорее лишь признаком упрощения темы, сведения разговора к традиционному, жанровому трактованию. Все эти «найти баланс», «поймать взгляд» — отбросим. Как и разговор о жестах, позах и неуловимых движениях. Кроме того, если есть портрет психологический, то должен быть и «непсихологический», не так ли? Но зачем же так принижать роль фотографа — говорить о «психологическом портрете» и, одновременно, приводить примеры не стоящие того. Затронем тему культурной, социальной идентификации, понятие индивидуальности.

Фотография Олега Виденина не просто вписывается в сегодняшний контекст окружающей современной, настоящей, реальной действительности. Она является ею по сути и более — представляет собой отличный пример, когда у творчества появляются качества, которых немногим документалистам удается достичь, — оно способно вызывать чувство сопричастности. Эта фотография востребована. И речь не идет об ориентации на массового зрителя, вовсе не обязательно. Даже наоборот. Востребованность не означает признания в массах, как нетрудно об этом догадаться. Достаточно уже именно того, что на общем фоне всей потребляемой современным зрителем визуальной информации это творчество не вписывается в привычные рамки бытующих представлений о том, что обязано заслуживать внимание. Оно ненавязчиво. Но иногда ненавязчивостью своей скажет больше о существе предмета, чем все примеры визуальных «трендовых» направлений, вместе взятые, включая и нонконформистские. Последние же, по сути, могут, как им и полагается, представлять собой и вовсе откровеннейшие образцы спекуляции на терминологии и символах — один сплошной стеб. А порой они являются совершенно пустыми по части какой-либо идентификации вообще, кроме той разве, что какой-нибудь иностранец понимает для себя как нечто загадочное и непостижимое, нечто «о-о-чень русское».

В чем, собственно, суть? Суть в том, что изображения Олега Виденина есть не просто портретная фотография о тех, кто может не замечаться нами в повседневности в силу своей обычности. Эти изображения документальны; у этой фотографии есть цель и задача, пусть таковые могли и не обнаружить себя сразу. Не будем забывать под словом «документальный» понимать создание изображений, представляющих собой «суть чего-либо», а не «ингредиенты», как говорил об этом Юджин Смит.* Ездит такой вот фотограф, Олег Виденин, по городам и деревням без какого-либо финансирования в виде грантов или стипендий и, что называется, занимается фотографией в свое удовольствие, на общественных началах, как у нас водится говорить, и до некоторых пор, без надлежащей (и обязательной) необходимости реализовать задуманное в виде книги или выставки. Какому американцу, скажите, такое придет в голову? Да еще — заниматься этим не один год. Но в один прекрасный день эта деятельность оборачивается тем, что фотографии не просто становятся интересны объемом (это было бы слишком банально), но качествами, позволяющими рассматривать их как культурный прецедент, способный вызвать у зрителей вовлечение в изображенное происходящее не отстраненно, а на уровне гражданском — civic engagement.

Мы сравниваем себя и оцениваем в ряду изображенных. Мы можем выделять себя среди них. Мы идентифицируем себя. По-разному. Но возможно, что и так же, как идентифицирует себя сам фотограф, сказав однажды, что смотрит на подростка «как на собственное отражение из семидесятых».** Мы вовлекаем себя в проблематику происходящего, в социальный контекст. Задаем вопросы. Это и есть то, что отделяет пустое от значимомого. В документальной, социально востребованной фотографии способность пробудить в зрителе подобное к себе отношение моментально выводит ее на уровень обсуждения значительно более существенный. В отличие от фотографии псевдодокументальной, когда глаз скользит по плоскости выверенных, без зацепок, эстетских изображений, выжимок, фрагментов действительности — красивых, да, вполне, но изображений холодных, лишь оболочек реального. «Фотография должна быть о чем-то, и то, о чéм она, является всегда более существенным, чем фотография. И более сложным».*** Арбус не отказать в меткости формулировки. Что она подразумевала, можно рассматривать как особенность отдельной фотографии если и не пересказать историю, то послужить началом в создании таковой, началом в формировании контекста повествования. И в идеале — быть социально и культурно идентифицируемой. Поэтому, собственно, и Олег Виденин.

Дингл — Нью-Йорк