Этот процесс непосредственно связан с процессом познания. Художник, много лет работающий с аналоговой фотографией, оцифровывает свой архив, и во время этого увлекательного процесса, выясняет, что много не знал о собственных фотографиях, начинает изменять их, «вытаскивать» из них детали, свет, фактуры, скрытые даже от его внимательного взгляда. Потом начинает снимать, сохраняя в уме новую продолжительность, новую продленность процесса создания фотографии. Потом переходит на цифровые камеры. Его не пугает ни их медлительность, ни размер получающегося изображения: на новом пути ему пока хватает тех возможностей, которые оказываются в его руках. И удивительным образом среди его фотографий нельзя провести границу, по одну сторону которой снятое аналоговым способом, по другую — цифра. Инструменты слушаются его одинаково, не он подчиняется им, но они ему.
Когда-то один знакомый художник, умеющий выразить свои мысли в словах, сказал, что в фотографии находят отражение два основных типа человеческого мышления: медитативное созерцание порождает фотографию, купающуюся в свете, любующуюся фрагментами и приближающую микрочастицы до уровня нашего рассмотрения, а подход репортера, мгновенно осознающего (заранее предугадывающего) наступление события, порождает режиссерскую фотографию, внутри которой оказываются столь полярные, на первый взгляд, явления, как постановочная сюжетная фотография и не-постановочная (условно) документальная фотография.
Кем был всегда Слюсарев? Он был тем, кто играет на чужом поле. Он созерцатель, активно работающий на площадке стрит-фотографов. (Может быть, потому, что в его восприятии время — и категория экспериментальная, отчасти предугадываемая, и процесс длительный, медлительная цифровая техника продолжает ему подчиняться и выдает тот же результат, что и его старые камеры). Он сам постоянно повторяет, что в Москве нет жанровой фотографии, поскольку нет явления жанра на улице — мегаполис разобщен, и отдельные частицы пролетают мимо друг друга и мимо их наблюдателя по собственным заданным траекториям внутри макро хаоса броуновского движения. Движение каждой из частиц сознательно, но их сумма… Слюсарев создал и продолжает пополнять цикл «Мимо идущие» — люди города. Осознать качество, выделяющее родной город, придающее ему неповторимость, это ли не философия? Он также любит снимать трубы, тени, свет. На самом деле, он снимает структуры и конструкции.
Цифровая фотография помогла ему уточнить для зрителя его направление движения. Он считает, что цифровая обработка фотографии, «выделение» внутри нее фактур позволяет приблизить фотографию к зрителю. Ему хочется быть гуманным. На самом деле он уточняет и заостряет. Манипулируя фильтрами в Photoshop’е, он меняет не только свет, выявляет фактуры, меняет настроение и колорит композиции, выводит или погружает в тональное небытие детали и персонажей. Он строит стену между реальностью, — которая неумолимо присутствует внутри прямой фотографии, и от которой так трудно абстрагироваться даже воспитанному зрителю, — и своей идеей; методично, кирпичик за кирпичиком Слюсарев возводит из искусственных элементов ту абстракцию, которую он видит и, снимая, имеет в виду.
Если не быть знакомым с автором, не знать, что он и чем он вошел в фотографию, новые работы Слюсарева останутся сами по себе хороши. Они плавно мигрируют в сторону графики. В этом направлении из фотографии смыло не одно дарование и даже талант, имевший собственное, сугубо фотографическое видение: умеющие видеть внутри реальность изображение, сфокусированное на двухмерную плоскость, все-таки, как и прочие люди, поддаются искушению известностью художников. Так что появление феномена фотографики кажется естественным, обусловленным внутренними фотографическими причинами, движением от фиксации к искусству самовыражения, а не столько проявлением гордыни художника… И все-таки роль фотографа гораздо скромнее и непонятнее для непосвященных, по сравнению с рукотворным чудом фотографики, где в каждом штрихе зримая вибрация присутствия автора.
Но Слюсарев и в своих направляющихся в сторону графики экспериментах с манипуляцией цифровым инструментарием остается верен себе, внутри его фотографии достаточно фотографических изломов и искажений пространства, чтобы никакие обманки игр в акварель и живопись с цветными подкладками не оставляли сомнения в изначальной, генетической связи изображения и камеры.
И все-таки новые работы фотографа, названные им самим «Трансдекадансом» имеют много общего с русской, и точнее, московской школой живописи ХХ века. Я не говорю даже о врубелевских «мазках» перламутровых красок слюсаревского «метро», о воспоминаниях о «Девочке на фоне восточного ковра», что преследуют меня, рассматривающую младенца на руках нищенки на слюсаревском снимке, где треть кадра занята лиловым в цветах всполохом трепещущей ткани. Но люди на московских улицах Слюсарева напоминают мне парижан Ромадина, стены старых домов и железные ворота на фотографиях Слюсарева скрипят с тем же антикварным звуком, что их родственники на полотнах Брылякова, Слюсарев и Худяков испытывают, похоже, одну нежность к серому сеток, освещенных московскими розовыми закатами…
Новые произведения Александра Александровича Слюсарева обладают той тактильностью, вещностью, которой обычно не бывает у фотографии. При всей материальности последней, у ее поверхности есть ускользающая гладкость фантома, магического зыбкого зеркала, за которым — другая реальность, но само оно проницаемо и не обладает теплом и весом, тяжестью фактуры самостоятельно осуществленного предмета. Цифровые виртуальные эксперименты Слюсарева, наоборот, обрастают фактурной вещественностью. Их уже на экране представляешь напечатанной бумажной вещью. Как говорит он сам, произведение — то, что несет подпись автора. И в этом он, человек, живущий в начале ХХI века, оказывается наследником пикториалистов столетней давности: для них произведение уникально, и на нем есть подпись мастера, удостоверившего, что он создал. И, — важно, — фактурная вещественность фотографий Слюсарева продолжает проявляться, утверждать себя и сквозь глянцевое качество цифрового отпечатка, и проступает сквозь целлулоидную поверхность журнальной репродукции, и светится с экрана монитора…
Если вернуться к размышлению о природе фотографики, то в ней, несомненно, многое — от пикториального начала. И дело не только в любви и поддержке фотографики со стороны коллекционеров старого «изящного искусства отпечатка», но в общности природы: чувстве нехватки внутри фотографического изображения полноценного образа. Поиск новой полноценности образа. Чувство недостаточности, комплекс художника у фотографов — авторов фотографики. Это болезненное чувство творца, стремление уподобиться ему, столь характерны для эпохи декаданса. И для тех, кто, выпав из эпохи, продолжает поклоняться ее идолам.
Слюсарев назвал свою игру с цифровым манипулированием над собственными фотографиями «Трансдекадансом». Но сам он никогда не принадлежал к декадентам. Он никогда не бывал настроен упаднически, его не привлекала смерть. А звание творца ему принадлежит по праву. Похоже, в этот раз ему не удалось спрятаться в клубáх слов. Если его эксперименты имеют отношение к предшествовавшим направлениям, стремившимся из фотографии по направлению к графике, то только отдаленное внешнее сходство. Что касается «транс», то, несмотря на простоту инструментария, Слюсарев единственный, и что бы он ни делал, он остается единственным представителем собственного направления. Он узнаваем, уникален. Только если рассматривать слюсаревский «трансдекаданс» как переход, восхождение над-, с ним можно согласиться. Тогда он, как Суворов в переходе через Альпы, миновал декаданс, даже не почувствовав пиетета к его вершинам, просто взял их. Как и компьютер. Взял и приспособил под себя. Перекроил.
И теперь надеется, что с помощью нового кроя фотография «от Слюсарева» найдет больше почитателей. И думаю, в своих ожиданиях он не обманется, ведь его новым зрителям не придется штурмовать вершины фотографического изображения, их сразу подводят к прелестям абстрактной живописи, графики — абстрактного искусства от Слюсарева, к которому раньше путь вел через чувственное ощущение реальности в фотографии. А теперь speed-way, hight-tech — и Вы уже внутри пространства искусства.
Ирина Чмырева
