В Москве в рамках второй международной молодежной биеннале «Стой! Кто идет?» студенты Школы фотографии и мультимедиа им. Родченко представили работы на тему «Границы», заявленную биеннале. Выставка, которую курировали Екатерина Лазарева и Владислав Ефимов, состоялась в выставочном пространстве «Проект — Фабрика». http://www.proektfabrika.ru/events.php?id=112

По словам Екатерины Лазаревой на обсуждении, посвященном итогам выставки, первоначально концепция выставки предполагала политическое высказывание, то есть речь бы шла о недопустимости внешних запретов, которые налагаются на право фотографировать. Однако в ходе подготовки работ выяснилось, что запреты по факту отсутствуют. Фотографировать можно и в аэропортах, и в супермаркетах, и на железнодорожных мостах, и даже в цирке. Работы Екатерины Лазаревой, фиксирующие эти локальные пространства — подтверждение отсутствия запретов: все владельцы указанных мест, кроме цирка, дали разрешение на съемку.

Но кто, кому и что в России запрещает? На это есть отчетливый ответ профильного сайта. На Photographer.ru Павел Протасов http://www.photographer.ru/cult/practice/4664.htm по пунктам разъясняет право на фотографирование различных объектов с точки зрения российского законодательства. Вкратце речь о том, что большинство запретов незаконно, а те места и объекты, которые действительно запрещено фотографировать без разрешения, перечислены. Это суды и исправительные учреждения. А в отношении еще ряда объектов и территорий в основном регламентируется доступ к ним: это объекты Федеральной таможенной службы, Минтопэнерго, Ространснадзора, пограничные наряды и объекты пограничных органов. Этот ликбез был проведен на сайте 2 февраля 2010 года. Протасов предлагает распечатать памятку на листе А4 и носить с собой.

Тем не менее, на дату открытия выставки ответ на вопрос, кто кому и что запрещает для участников выставки все еще оставался актуальным. Более того, судя по перечню, указанному в тексте концепции выставки, в нем отсутствует различение между объектами и территориями, которые можно снимать без разрешения, и теми, на съемку которых разрешение все-таки требуется. Перечень таков: «Кремль, Останкинская телебашня, аэропорты, вокзалы, железные дороги, мосты, залы суда, тюрьмы, церкви, музеи, кинозалы, магазины».

Работы, таким образом, повторяют логику налагаемых запретов, а не критикуют ее, или противостоят ей. Ведь столкновение с запретом при отсутствии понимания его правомерности порождает сомнение — может быть, действительно, здесь нельзя снимать? Эта заминка рождается из незнания и порождает нерешительность. Работы лишь фиксируют законные и незаконные запреты, не делая разницы между ними.

Галя Каменская в серии «Личное пространство» работает с запретом на съемку некоторых центральных улиц города, Дмитрий Москвичев в серии «Полигон» — с запретом на съемку военных гарнизонов. Даниил Зинченко — с запретом на съемку на Красной площади («Мавзолей»). Софья Гаврилова в серии «Исчезающие объекты» говорит о запрете на съемку некоторых административных и исторических зданий.

Однако сделано это так, как будто никакой другой работы, кроме чтения перечня «запрещенных» объектов, выезда на место и фиксации этого места на пленку, не проведено. Зрителю предъявляются изображения различных пространств, доступ к которым ограничен, но дело не идет дальше констатации этого факта.

Некоторая потенциальная отчетливость представлена только в работе Дмитрия Москвичева, где в экспликации разъясняется: «Здесь представлены оригинальные слайды, снятые в Чебаркульском военном гарнизоне в Челябинской области, куда автора допустили на 15 минут во время обеденного перерыва благодаря личным связям». Здесь известно, что доступ в военные гарнизоны законодательно регламентируется, равно как и съемка их объектов. И автор, а также тот, кто допустил его на охраняемую территорию, нарушили законодательно установленный запрет. Представление этих фотографий в общественном пространстве должно по идее также иметь судебные последствия. Однако, никаких санкций в отношении автора, кураторов или владельцев выставочного помещения, очевидно, не последует.

И здесь произвольное установление незаконных запретов, составляющих выставочный контекст «Полигона», смыкается с произвольностью нарушения законных запретов. В части последствий они выглядят совершенно одинаково. Причем речь идет не о правомерности установления законодательных тех или иных запретов и попыток средствами искусства их изменить. Речь идет о путанице в понимании субъекта для подобной апелляции. Субъекты, которые устанавливают запреты, слипаются до неразличения, и обозначаются словом «власть», единственное действие которой — «творить произвол». Столь архаичное понимание природы власти предъявлено наглядно в работе «Дыра» Екатерины Явенковой. То есть, конкретный субъект, наложивший законный или незаконный запрет — ускользает из зоны видимости. Перед нами разворачивается абстрактный субъект, который нелегитимен, потому что невидим, и поэтому не может быть предъявлен.

Причем фотограф, отстоя от этой абстракции на пару шагов — за счет медиальности и процедуры стирания и сокрытия — тем самым только повторяет, дублирует действия этого абстрактного субъекта. Так, Софья Гаврилова (рис. 1) стирает «запрещенные» объекты на изображении — здание Администрации президента, например, или здание ФСБ — что рифмуется с действиями московских властей и девелоперов по действительному уничтожению зданий в Москве, имеющих историческую ценность. Галя Каменская включает в изображение улиц ладонь, скрывающую часть фиксируемых объектов, и тем самым повторяет жест тех, кто требует «прекратить съемку, убрать фотоаппарат».

Жест стирания применяется и к изображениям людей. Петр Жуков в серии «(In-)absence» (рис. 2) «посредством компьютерной манипуляции» удалил их из любительских фотографий, отобранных в Интернете. «В результате остается только фон, пространство, репрезентирующее человека», — указано в экспликации. Однако о каком пространстве идет речь? Вероятно, мы имеем дело со столь же абстрактным пространством, как и в случае с субъектом. Такое пространство, как его определял французский социолог и философ Анри Лефевр в работе «Производство пространства» (1977), устроено как математическая абстракция. Человек в таком пространстве — вещь среди других вещей.

Фотографии — это, согласно Лефевру, — пространства репрезентации. Такие пространства, которые проживаются людьми, в том числе, посредством фотографии. В абстрактном пространстве такое проживание лишено телесности и чувственности. И работа Жукова здесь функционирует уже отнюдь не как повторение жеста художника Раушенберга в отношении картины де Кунинга в 1953 году, т. е. как позитивный жест, утверждающий «Белую живопись» против живописного изображения. Теперь стирание обладает только одной функцией — репрезентировать абстрактное пространство. Прием, переставший быть жестом, убирает из изображения человека, т. е. работает уже не как вытеснение, оставляющее следы, а как уничтожение, тотальное отрицание.

На выставке изображения людей в целом мало представлены. В основном это фотографии и видео городских пространств. Там, где отмечено присутствие человека, тот выглядит социально репрессированным, подавленным.

Галя Жукова показывает размытые изображения человеческих фигур, лишенных взгляда, но все еще остающиеся на кромке видимого («Парк»). Наталья Табакова представляет фигуру фотографа, обращенного спиной к зрителям, и расположенного в узких темно-зеленых коридорах присутственных мест («Предчувствие отказа»). В серии Натальи Ульяновой «WC» люди присутствуют только посредством отражений в зеркалах туалета Ленинградского вокзала. Человеческое тело в работах Евгении Деминой («Слепое пятно») сведено к изображениям расстегнутых мужских ширинок, а женское тело в работах Анны Антоновой («Moteru pliazas») — это обнаженное постаревшее тело в окружении более молодых.

Те, кто не прошел отборочные туры на телевизионном проекте «Минута славы» интересуют Андрея Луфта (рис. 3). Собаки вместо людей — главные фигуры в серии Глеба Леонова (рис. 4). «В пределах детства» Елены Гусевой присутствуют мальчики, оставшиеся без попечения родителей в школе-интернате им. Преподобного Сергия. Дмитрий Володин («Стрит шот») выстраивает образ фотографа в общественном сознании как тень террориста (рис. 5). И, наконец, Евгений Краснов («Выход в город») представляет людей, пролезающих или перепрыгивающих турникет метрополитена.

В этом длинном перечне перед нами предстает одинокий, уставший, не улыбающийся человек, нарядно одетый только для телевизионного шоу. И если возвращаться к Лефевру, который утверждал, что пространство нам не предзадано, а производится социально, то на этой выставке мы имеем дело с разобщенным, отчужденным субъектом социального производства, которое застыло в своей абстрактности.

Оказалось, что конкретный коллективный субъект, который все же присутствует в городском пространстве, как-то худо-бедно организуется на митинги и пикеты протеста, нарушая законные и незаконные запреты, и отстаивая свои права перед различными, также конкретными государственными или частными субъектами, — этот субъект как раз оказался вне зоны видимости участников выставки.