Фестиваль «Современное искусство в традиционном музее» проводится петербургским Про Арте уже в шестой раз. Представить себе осень без прогулок по городу на автобусе, с заездом в музеи и музейчики — уже сложно. Традиция, что называется. Традиционность эта заставляет накануне грядущего вспоминать предыдущие фестивали. Все они, если не изменяет память, очень разные. По качеству и количеству проектов, географии. Запоминаются проекты не только качественные, но и остроумные. Именно для этого фестиваля — немаловажная черта, так как художникам приходится оставаться в русле узко заданной профилем музея темы и одновременно блюсти «каноны contemporary». Надо сказать, что фестиваль принципиально толерантен — сколь пропагандирует современное искусство и несет его в массы, столь и оживляет жизнь музеев, а порой и открывает их для публики.

Первые фестивали казались каким-то прорывом, смотрелись парадоксом, когда современные медиа вдруг оказывались в пространстве подчас архаичных экспозиций, там, где их меньше всего ожидаешь. Сегодня все как-то поуспокоились, радикализма у художников и восторгов у публики поубавилось. Да и с современными технологиями музеи потихоньку учатся работать сами. Появляются новые, близкие идеалу музеи (таковым для нас сегодня является западный образовательный аттракцион), обновляются старые, экспозиции которых начинали собирать еще при царе Петре I, а то и самом Горохе. Процесс это непростой — возможность увидеть изнутри проблемы, с которыми сталкивается, например, грантовый конкурс «Научный музей в XXI веке» — убеждает в том, что сложности разного рода возникают на всех этапах — от формирования идеи проекта до ее реализации. Самое же сложное, как оказалось — убедить музеи в необходимости работать не только с pr-службой, инженерами, дизайнерами, но и с художниками. Про Арте в этом смысле поступает просто: хотите реализовать на своей территории интересный проект, который привлечет новую публику, который сам нескучно расскажет о том, о чем молчат ваши экспонаты — вот вам художник, работайте с ним.

Традицией стал сам факт проведения фестиваля, однако собственных, внутрифестивальных традиций его организаторы как будто избегают. Есть «традиционные» для фестиваля площадки, но каждый раз возникают новые. Так, в прошлом году поразил энтузиазм, с которым художники взялись за освоение пространств Пулковской обсерватории. Для многих неожиданным оказалось то, что там не только исправно функционирует «музейной выдержки», вручную изготовленное оборудование, но существует и собственно научно-технический музей.

В этом году приятным открытием оказался Центральный музей почвоведения им. В. В. Докучаева — расположенный в самом центре города, занимающий внушительных объемов помещение (бывшие склады колониальных товаров), он обладает уникальной коллекцией и продвинутой (правда, без мультимедийности) экспозицией. Тут и был реализован один из самых интересных проектов фестиваля. Владимир Григ сначала проводит вас по залам музея, где можно видеть многометровые срезы почвы разных регионов, бесчисленные карты, модели, макеты, погружающие вас «на непроницаемую глубину». В итоге вы попадаете в зал, где макет музея покоится на большом стеклянном кубе, внутри которого — подсвеченная модель такого же, как в постоянной экспозиции, почвенного среза. С той только разницей, что здесь земля буквально дышит. Вокруг — фотографии и экран с проекцией видеофильма. «Terra Incognita» Грига — инсталляция, позволяющая прочувствовать живую органику тверди. И если экспозиция музея убеждает вас в диахронной изменчивости того, что мы привыкли понимать как «незыблемое», то художник позволяет синхронизировать наши биологические часы с геологическими и услышать дыхание земли, погружает в измерение архаической мифологии.

В двух шагах от Музея почвоведения — Музей Пушкинского дома (Института русской литературы РАН), место, хорошо знакомое не только петербуржцам. Здесь, среди раритетов, спрятанных в витрины и развешанных на стенах, не сразу замечаешь фотографии американки Микки Смит. На них — сильно увеличенные, фактурные корешки старых томов. Название проекта играет со смыслами, и это подчеркнуто в названиях отдельных работ. Старые многотомные издания и собранные в подшивки периодические научные издания — предстают базисом культуры. Но художница смотрит на них явно и как на фундамент жизни. На корешках можно прочесть: «Кровь», «Сердце», «Деньги», «Жизнь»… «Volume», так называется проект, для цифрового мира — понятие весьма условное, на вооружение оно берет не значение «том», а «объем». При этом объем зачастую — абсолютная величина, не подразумевающая отношения к содержанию и качеству информации, в то время как многотомность a priori подразумевает фундаментальное, упорядоченное, энциклопедическое (не в смысле всеядности Википедии, а в смысле иерархической каталогизации мира первой энциклопедии Просвещения) знание.

Музей метрологии Госстандарта РФ — предприятие режимное. Несколько непривычно слышать от смотрителей — «В музее фотографировать можно, во дворе — запрещено». В музее же можно исподтишка разместить и свои собственные фотографии, которые дополнят экспозицию уже не сверхточными измерениями, а совершенно случайными, но создающими иллюзию каталогизации изображениями. Антон Хлабов и в прежних своих проектах проявлял интерес к нонспектакулярности. Здесь его работы растворяются в пространстве музея, чему способствует и высокая активность работников музея, как ни в чем не бывало, приглашающих вас в традиционную экскурсию по музею. Только фестивальная публика обратит особое внимание на три стенда — по 36, 24 × 12 фотографий 10 на 15. «36/24/12» — каталог различных видов облаков, волн и выражений лица — убеждает в условности «точного» измерения, как бы опровергая «объективность» любой системы мер и весов, нивелирует значение экспонатов, населяющих экспозицию музея. Проект концептуально прост и красив, но, заметим, многим свежеиспеченным фотографам, знакомым лишь с цифровой техникой, обозначения 36, 24 × 12 уже ничего не говорят.

Московская группа Escape (версия Валерий Айзенберг — Константин Аджер — Викентий Нилин), хотя и засветилась на фестивале аж двумя проектами (случай, если не изменяет память, беспрецедентный) вполне соответствовала своему кредо ускользания.

В первом случае художники избежали чисто художнической ответственности, настаивая на своем статусе художников, но взяв на себя роль интерпретаторов чужих произведений. Внешне ситуация тривиальна — на входе в Музей-квартиру И.Бродского вы получаете аудиогид. Предметы экспозиции пронумерованы так, что легко ориентироваться и с ходу понять, о какой именно картине ведут речь искейповцы. Комментарий в наушниках — свободный треп впервые попавших сюда В. Айзенберга и К. Аджера. Почти безрефлексивный поток впечатлений, артистический импрессионизм. В том, что они рассказывают о картинах, в том, как выбирают объекты для «анализа» — скоморошеская пародия на институт экскурсоводства. В этом смысле — какой с них, художников, спрос?

Во втором случае своим alter ego Escape выбрал героя народной сказки, использующего тактику ускользания — Колобка. О ком еще в первую очередь могли подумать эти художники, переступив порог Музея хлеба? Здесь видеопроекция показывает людей, пытающихся проанализировать сказку о Колобке. Неподготовленные слушатели, однако, не в состоянии отстраниться от жанрового контекста и воспринять трагические мотивы сказки. Впрочем, в это социологическое исследование постоянно вносятся коррективы. Тут же любой желающий может воспользоваться интернетом, посетить сайт Escape, и выразить свое собственное мнение о Колобке.

Мемориальная квартира ленинградского градоначальника С.М. Кирова — памятник номенклатурного быта 30-х. Кажется, более уместного музея для проекта, посвященного радио, в Петербурге не найти. Этот вид связи, родившийся еще до революции, медиа, у контент-колыбели которого стояли поэты и писатели Серебряного века, во «взрослую жизнь» ничего не взял от своего младенчества. Расцвету своему он обязан декретам, подписанным Лениным. Время превратило радио в инструмент пропаганды и управления. Радиоточка оказалась воплощением несвободы информации. «Для радио» Владислава Ефимова — инсталляция из фотографий, реди-мейд объектов и звукового сопровождения. Это бунт радиоприемников, оторвавшихся от розеток, на которых — предупредительная надпись, давшая название проекту. Приемники отрываются от источника информации и им есть что сказать или спеть — без цензуры и указаний сверху.

Финальной точкой путешествия по «Современному искусству в традиционном музее» вполне логично может стать Некрополь мастеров искусств Александро-Невской лавры (Государственный Музей городской скульптуры). Сюда, как говорят друзья, Тимур Новиков любил приходить в последние годы своей жизни. Здесь назначал встречи, вел разговоры и беседы. Следуя старой европейской традиции, соратники Тимура (Ольга Тобрелутс, Белла Матвеева, Ирена Куксенайте, Сергей Бугаев «Африка», Георгий Гурьянов, Олег Котельников, Иван Сотников, Олег Маслов, Виктор Кузнецов, Андрей Медведев, Станислав Макаров) открыли здесь мемориальную скамью, посвященную его памяти.