Иногда я люблю листать Атлас облаков, погружаясь в бесконечные вариации Altocumulus undulatus, Stratocumulus и им подобных. Наблюдения за небесной изнанкой вполне могут соперничать по философскому эффекту с наблюдениями за звездным небом. Вариаций умопостигаемых форм в этом случае гораздо больше. К тому же облака как-то ближе и понятнее человеческому глазу, чем колкая неподкупность звезд. Кто в детстве не искал на небе верблюдов или слонов? Облака — это своего рода пятна Роршаха для подсознания человечества.

Если оглянуться вокруг, то облака окажутся самыми архаическими элементами нашего повседневного окружения. Вряд ли они изменились со времен образования Земли, чего не скажешь о растительном мире и, тем более, о человеке. Даже цвет неба менялся в зависимости от количества кислорода в атмосфере, облака же остались прежними, постигнув секрет изменяться, оставаясь неизменными.

Лежащая перед нами книга Ричарда Мизрака — на первый взгляд не что иное, как подробнейший атлас облаков или метеорологическая энциклопедия. Думаю, что даже дотошный исследователь воздушных фронтов найдет в ней немало для себя интересного. Однако, не все так просто.

Ричард Мизрак — один из представителей «нового топографического» (New Topographics) направления американской фотографии, зародившегося в середине 70-х. Может быть, это течение возникло параллельно французскому структурализму, занимавшемуся препарированием литературного текста. В данном случае роль текста играл ландшафт. Американский ландшафт как текст, подлежащий анализу и декодированию.

После переезда с семьей в Беркли — один из пригородов Сан-Франциско — фотограф поставил своей задачей не только отразить состояние небес в определенной точке пространства за определенный промежуток времени, но и осознать структуру своего окружения, его содержательную составляющую. Не изменяя положения камеры, фотограф превратился в ее скромное дополнение, в придаток, в живой часовой механизм, лишь помогающий камере запечатлеть умопомрачительную красоту божественного спектакля, постепенно разворачивающегося на небе. Спектакля для злых и жестоких детей.

Постепенно в результате этой многолетней мультиэкспозиции перед зрителем-читателем выстраивается не череда отдельных закатов-рассветов, туманных и солнечных вечеров одного из красивейших мест земли, а некий портрет вечности, нарисованный красками цветовых переливов в облачных толщах над Сан-Франциско.

Только небо, только облака. Страница за страницей — как волна за волной на берегу океана. Без боязни повтора и плагиата. Честная лабораторная фиксация временных состояний, из которых как из кирпичиков слагается вечность. От картинки к картинке незначительные изменения цвета, освещения, строгая графика самолетных следов в небе, огни проплывающих катеров создают плотную ткань событий, укладывающихся в сложный узор фотоизображения. От этого каждая фотография сама становится визуальным текстом или даже неким посланием, понять смысл которого нам еще предстоит. Каждое из этих происшествий многократно важнее иных псевдо-событий, осаждающих наше сознание в нашей ущербной реальности.

Аналогичными штудиями занимались многие художники прошлого. Достаточно вспомнить Клода Моне с его «портретами» лондонского парламента в разное время суток. Вероятно, изображение одного и того же предмета в разных условиях среды — позволяет художнику, перешагнув случайность физических форм, прикоснуться к более сложным материям цвета и времени. Модель и художник неподвижны, как компоненты некой би-полярной системы, — между ними течет река времени. Только так и можно увидеть вечность.

Кажущаяся простота и нарочитая отстраненность пейзажных фотографий может отпугнуть любителей «живой фотографии». Тем не менее, именно в этих фотографиях Ричарда Мизрака можно найти пресловутый «пунктум» Ролана Барта, но он окажется равномерно распределенным по всей плоскости фотографии, и отыскать его будет не так просто. В случае Ричарда Мизрака я бы ввел в обиход понятие цветового «пунктума», как тонкого сочетания цветов, застающее зрителя врасплох, отправляющее его в неведомые путешествия памяти. Сочетания цветов на фотографии могут быть не менее волнующими, чем уколы незначительных деталей на фотографиях Картье-Брессона или Роберта Франка.

Есть ли смысл в этих фотографиях — превратившихся благодаря своей изысканной и отстраненной красоте в произведения беспредметной живописи. Скорее всего, перед нами феномен чистого зрения, чуждого понятиям смысла и пользы, некоторое абстрактное действие на грани чистого искусства. Не больше смысла можно найти в красоте зеленого листа, изгибе морской волны, причудливом танце языков пламени.

Тут все серьезно и человеческий масштаб присутствует лишь в виде крошечной россыпи черточек в нижней части кадра. И это скорее отрицательный масштаб. Человек тут — как мнимая величина, как корень из минус единицы. Лишь один из незначительных участников величественного спектакля.

В этих фотографиях всего несколько постоянных действующих лиц — тюрьма (Alcatraz) — остров Ангела — мост Golden Gate, часть пирса и НЕБО — как фон, ставший главным героем. Хор в греческой трагедии, иногда заглушающий героев. И первые четыре, как глубокие символы человеческого существования, приобретают каждый раз новое звучание в контексте нового неба. Они и составляют некую ось, на которую нанизываются все небеса Ричарда Мизрака.

Книгу можно листать постоянно и все время находить что-то новое. Это как гигиена для глаз, средство очистки от визуального мусора, оседающего в нашем мозгу с каждым днем. И вообще — приятно почувствовать себя сказочным Маленьким Принцем, мечтавшим найти крошечную планету, чтобы круглые сутки любоваться закатами солнца. А разве наша планета такая уж большая?