В залах Мультимедийного комплекса актуальных искусств на ВИНЗАВОДе до конца июня демонстрируется видеоинсталляция «Двенадцать» знаменитого деятеля искусства, критика современной капиталистической ситуации, борца за права женщин, университетского преподавателя, писателя, куратора, автора колонок по кино и телевидению, Барбары Крюгер, представленной галереей Моники Шпрют. Расставшись с работой в журнале Mademoiselle, с начала 1980-х Б. Крюгер приобрела известность благодаря коллажам, в которых соединялись черно-белые фотографии и (обычно плакатно-красные) надписи-лозунги, написанные особым шрифтом, как будто нарезанными буквами предупреждающих анонимных писем, лозунги, которым не откажешь в резкости и смелости формулировок (например, вариация изречения Декарта: «Я покупаю, следовательно, я существую»).

Если тогда коллажи из черно-белых фотографий казались самым доступным средством выражения социальной позиции, то теперь таким средством, похоже, делается видео: Сьюзан Зонтаг в конце 1970-х писала о том, что несфотографированное не существует, а Барбара Крюгер в начале нулевых говорит о том, что нет доступа к реальности, если из нее не сделано видео (см. Интервью Барбары Крюгер Ирине Кулик на открытии выставки «Двенадцать», Коммерсант, № 83, 17 мая 2008).

Технически этот проект предлагает присмотреться к взаимоотношениям и взаимовлияниям различных медиа: каждый раз один из экранов представляет длительность того или иного лица, с миметическими изменениями его поверхности, с произносимыми словами, что и делается с помощью видео; однако способ, которым это лицо навязывает себя зрителю, его, если угодно, сингулярность, отрезанность от других лиц (на соседних экранах, отгороженных пространством зала), с которыми оно как будто разговаривает, можно скорее назвать фотографическим — в том смысле, в каком фотография всегда оперирует извлечением и принципиально, по определению позволяет увидеть лишь фрагмент, когда разорванность снимков серии лишь намекает на целое, которое едва ли существует в плане изображения и может быть собрано лишь зрителем.

Барбара Крюгер обращается с ним жестко: с одной стороны, он как будто помещается в центр, окруженный экранами, но с другой стороны, нет ничего, что могло бы обеспечить ему хотя бы относительный комфорт. Название выставки незначимо, формально: 12 персонажей, 12 минут времени сюжетов, кроме того, 4 экрана, отдельный зал с переведенными на русский язык текстами, размещенными коллажным способом. Нет последовательности, нет закономерности — ни в появлении изображений, ни в подаче фрагментов текстов: иногда изображения есть на всех экранах, иногда только на двух или трех; текст бегущей строки не совпадает с тем, который произносят персонажи — нет повествования, нет диалога, в которые складывались бы реплики. Зритель должен быть в замешательстве, он должен все время менять положение — ему не угадать, где возникнет изображение, ему трудно уследить за репликами, произносимыми и написанными, как и отмечать, кто уже говорит, а кто еще продолжает молчать. Это не говоря о головокружительном финале (все-таки он есть, но опознается он скорее чисто технически, в силу использования нового приема и последующего краткого исчезновения всего изобразительного ряда, не содержательно — в нем не предложен итог), где говорящие приводятся в движение, и начинают скользить по всем экранам по кругу (показательно, что говорят они как раз о роли медиа). Неизвестно, где происходит действие этих, как пишут во многих описаниях, «сценок» (можно их называть и фотографическими сценами — как остановке на чем-то типичном) — в кафе? в чьем-то доме? Неизвестно, кто эти люди — 39 актеров, вот все, что можно прочесть в сопроводительном тексте. Наконец, неизвестно, куда движется это сплетение изображений и текстов — в том же тексте авторы так и признаются честно, что, вынуждая людей обратить внимание на стереотипы, которыми пронизаны их высказывания и жесты, Барбара Крюгер движется неизвестно куда (конечно, они выражают надежду, что движима она стремлением сделать мир лучше). И однако это как будто реальность и нашей повседневной жизни, поставленная медийными средствами, со всеми ее шумами из слов, которые мало что значат. Все, что остается, это обращенность — не персонажей друг к другу, но каждого из них — к зрителю. Значит, речь о самом начале — о возможности коммуникации.