Преображение через маскировку.

Стройки одолели со всех сторон. Везде что-то жужжит, трещит, то и дело натыкаешься на заборы, перегораживающие привычные проходы, и город постоянно меняет вид, завешивая фасады тряпками, как правоверные мусульманки свои лица. Ничто не узнать, жара лета усугубляет треск и пыль. Всё это надоело мучительно. Реальность вообще мучительна.

Зато есть искусство. Оно, конечно же, совершенно бесполезно, как правильно заметил Оскар Уайльд, но тем и замечательно. Искусство всё преображает. Фотография в том числе. Только очень наивные люди думают, что фотография что-то фиксирует, и что фотографический отпечаток может установить идентичность чего-либо, подобно тому, как отпечаток пальца устанавливает личность. Да ничего подобного — Милый друг, иль ты не видишь,/ Что всё видимое нами — / Только отблеск, только тени/ От незримого очами? — это уже Владимир Соловьёв, и, вроде бы, всё про ту же фотографию. Вот и фотограф Дмитрий Сироткин, видимо, вняв соловьёвскому увещеванию, превратил осточертевший капитальный ремонт в маскарад архитектуры, на который сошлись дворцы и церкви в домино и масках, чтобы быть неузнанными. Точнее, не совсем узнанными. Зритель, словно гадая над фотографиями карнавалов петербургского серебряного века, где все — ряженые, но все — знамениты, смотрит и старательно пытается различить черты, скрытые под маской: вот Кузмин, а вот — Глебова-Судейкина, вот дворец Лобанова-Ростовского, а вот — Крестовоздвиженский собор на Лиговском проспекте.

Маскарад — любимая тема Петербурга. Ведь в этом городе «Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется! Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка. Вы воображаете, что эти два толстяка, остановившиеся перед строящеюся церковью, судят об архитектуре ее? Совсем нет: они говорят о том, как странно сели две вороны одна против другой. Вы думаете, что этот энтузиаст, размахивающий руками, говорит о том, как жена его бросила из окна шариком в незнакомого ему вовсе офицера? Совсем нет, он говорит о Лафайете». Недаром «Маскарад» Лермонтова в постановке Мейерхольда стал самым главным петербургским представлением, а святочный карнавал в Фонтанном Доме ахматовской «Поэмы без героя» — чуть ли не главной питерской поэмой двадцатого века. И всё это восходит к пушкинской повести «Гробовщик»: «Комната полна была мертвецами. Луна сквозь окна освещала их желтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы… Адриян с ужасом узнал в них людей, погребенных его стараниями, и в госте, с ним вместе вошедшем, бригадира, похороненного во время проливного дождя.» … «Видишь ли, Прохоров», сказал бригадир от имени всей честной компании;

«все мы поднялись на твое приглашение; остались дома только те, которым уже не в мочь, которые совсем развалились, да у кого остались одни кости без кожи, но и тут один не утерпел — так хотелось ему побывать у тебя….». Очень похоже на архитектурный карнавал сегодняшнего ремонта: «В эту минуту маленькой скелет продрался сквозь толпу и приближился к Адрияну. Череп его ласково улыбался гробовщику. Клочки светло-зеленого и красного сукна и ветхой холстины кой-где висели на нем, как на шесте, а кости ног бились в больших ботфортах, как пестики в ступах». Чем не Крестовоздвиженский собор на Лиговском проспекте?

Лет пятнадцать тому назад вся концептуальная тусовка интеллектуалов носилась с болгарином Христо Явашевым, ей известным под именем Christo (нечто типа Madonna). Он всё упаковывал, что под руку попадётся, с самой юности, с конца пятидесятых, когда ему было чуть больше двадцати, сначала, всё что рядом: боты, бабу, банки бобов, ботву и борова. И всё при этом повторял: «Я художник и я должен иметь мужество»… …«свобода — враг собственности, собственность же подразумевает постоянство, вот почему работа не может долго сохраняться»… Был так упорен, что упаковывал всё более и более большие и труднодоступные предметы, острова и горы, и в 1994 году достиг пика — упаковал Рейхстаг в Берлине. То-то восторгу было, денег потратили — миллионы, зато и слава на весь мир, который съехался на обёрнутый Рейхстаг поглазеть. У нас же всё бесконечно пакуют и никакого Christo.

Зато есть Дмитрий Сироткин. Ну, он и понял, что в Петербурге маскировка всеобщего ремонта обернулась преображением, создав предпосылку для обновленного взгляда на мир и освободив здания от груза тяготеющих над ними исторических, культурных и политических ассоциаций, так что сквозь складки синтетической материи проступили простые линии их оснований, или «сущностей», по Платону, — он, Платон, моден среди концептуалистов, — и не это ли составляет первооснову современного искусства вообще? — так вообще-то щебечет вся интеллектуально прикинутая тусовка, восхищающаяся Christo.

Только фотографии данного проекта предупреждают: давайте будем упаковывать и ремонтировать, но не строить, — и около Храма Успения Пресвятой Богородицы возникает салон Порш, который просто современный ублюдок, и если его завесить, то ничего сквозь складки не проступит, никакой сущности. Никакого Christo.

Аркадий Ипполитов