Открытие — 9 сентября в 18.00

В разные периоды своего творчества И. Захаров-Росс вдохновлялся идеями культурной антропологии, лингвистики, теории коммуникации.

Художника волнует ситуация перехода — пространственного, темпорального, экзистенциального.

С символикой перехода связано ключевое понятие постмодернизма — трансгрессия: переход границы между возможным и невозможным, «преодоление непреодолимого предела».

Для выставки в Государственном центре фотографии Захаров-Росс подготовил новый цикл работ. Это так называемые трансформационные фото-схемы, каждая из которых представляет собой соединение, чередование снимков «выхваченных из различных мест и времён».

В основе данного проекта лежит много лет разрабатываемая художником концепция синтопии, объединяющая мыслительные и вербальные образы, структурированные выбранным местом и временем. Александр Боровский предлагает следующее определение этого понятия:

«Синтопия по Захарову-Россу — данное в результате акта трансгрессии (с его мистической и философской составляющими) качественно новое ощущение единства пребывания человека на земле — вне географической, политико-географической и топографической локализации. Место пребывания конкретно и универсально, как и само понятие „пребывание“. Между местами, где ты находишься в данный момент, находился в прошлом и будешь пребывать в будущем, существуют некие интерференции: ты узнаешь, вспоминаешь и предвосхищаешь звуки, запахи, визуальные образы. Место пребывания, таким образом, — не случайная географическая точка, а точка приложения направленных бытийных и метафизических сил».

Игорь Захаров-Росс родился в 1947 в Хабаровске, куда были высланы его родители. Учился в Хабаровском педагогическом университете, преподавал в нем, а в 1971 переехал в Ленинград. Он рано нашел путь на нонконформистскую художественную сцену и нелегально организовывал первые в СССР перформансы и хэппенинги. Его работы (среди них уже были и звуковые объекты), экспонировались на нескольких выставках неофициального искусства, в организации которых он принимал участие. Они вызвали серьезный интерес на Западе, в частности, у Института Современного Искусства в Лондоне (ICA), Вашингтонского Клуба Искусств, Музея современного искусства в Токио и были выставлены на Венецианской Биеннале 1977 года. В 1978 Захаров-Росс был лишен советского гражданства и уехал в Мюнхен. В 1979 -1996 гг. художник подолгу жил и работал во Франции, Бельгии, Италии, Танзании и Израиле. В 1980-е годы материалом для работ Захарова-Росса становятся молекулярные структуры, такие как раковая клетка или древесный лист. Уже тогда художник стремился в своей работе к синтезу естественных наук с гуманитарным знанием и работал в самых различных техниках. Его проекты 1980-х годов — своеобразные посредники искусства и науки, были исследованиями, воплощенными в пространственных объектах. Начиная с 1990-х, проекты Захарова-Росса становятся пространственно больше и содержательно значительнее. Отталкиваясь от разработанной им концепции синтопии, он развивает художественный язык, обладающий широким диапазоном средств выражения и существующим на пересечении эстетики и повседневного — мысли и действия.

Игорь Захаров-Росс живет и работает в Кельне и Мюнхене.

Избранные персональные выставки

1973 Ленинградский государственный университет
1977 Институт Современного Искусства ((ICA), Лондон
1977 Вашингтонский Клуб Искусств
1979 Лювенский Университет (Бельгия)
1979 Венская католическая академия
1981 Культурный центр San Giorgeto, Верона
1986 Общество авторской графики, Мюнхен
1987 Проект в Художественных мастерских на Лотрингер Штрассе, Мюнхен
1988 Баденское творческое объединение, Карлсруэ
1988 Фонд искусства, Бонн
1989 Художественное объединение, Людвигcбург
1989 Кунстхалле, Инсбрук
1989 Институт Гете, Париж
1990 Институт Гете, Мадрид
1992 Государственная галерея музея Фолькванг, Эссен
1993 Государственная Третьяковская галерея, Москва
1993 Государственный Русский музей, С.-Петербург
1993 Институт Гете, Москва
1994 Художественное объединение, Розенхайм
1994 Выставочный зал Боннского университета
1995 Художественное объединение, Шверте
1996 Фонд визуальных искусств, Иерусалим
1996 Художественное объединение, Пирмазенс
1997 Государственная галерея, Мейнинген
1997 Музей изящных искусств, Туркуэн/Лилль
2000 Дворец Наций, Женева
2000 Музей Людвига, Кельн
2001 Государственный музей, Калининград
2001 Институт PRO ARTE, С.-Петербург
2001 Центральный музей железнодорожного транспорта, С.-Петербург
2002 Бранденбургское художественное объединение, Потсдам
2002 Галерея Баварского земельного банка, Мюнхен
2003 Государственный музей архитектуры им. А.В. Щусева, Москва
2004 Дворец Рингенберг, Хамминкельн
2005 Государственный Центр современного искусства, Москва
2006 Музей современного искусства, Пассау
2006 Художественное объединение, Пассау
2006 Городская галерея, Алтоттинг
2007 Музей Людвига в Русском музее, С.-Петербург
2007 Музей изобразительных искусств, Бонн
2007 Немецкий музей, Бонн
2007 Музей связи им. А.С. Попова, С.-Петербург

Из статьи Александра Боровского «Одиночество бегуна на длинную дистанцию»

Игорь Захаров-Росс уже в 1980-е годы вполне органично интегрировался в западно-европейский художественный процесс… Художник укоренился в западном художественном процессе абсолютно самостоятельно, без соответствующей масс-медийной и кураторской подготовки, вне моды на советское «другое искусство», пришедшей значительно позднее, в эпоху горбачёвской перестройки… Он не был представителем уже зарекомендовавшего себя влиятельного направления, как это было с мастерами соц-арта. Его диссидентство было наивно-стихийным и импульсивным, во всяком случае, он никогда не пытался отрефлексировать его как потенциально конвертируемый политический капитал. Наконец, он не готовил загодя посадочную площадку в лице соответствующей галереи, заранее сделавшей на него ставку. Вместо всего этого — искренняя заинтересованность в сугубо художественной проблематике, готовность без оглядки нырнуть в водовороты mainstream'а, позиционирование себя как актуального художника, а не разыгрывание неких типологических социально-культурных ролей (художник-изгнанник, художник-диссидент, художник-борец и пр.)… Для художника, похоже, гораздо важнее советского опыта был детский опыт. Ибо для него этот опыт подразумевал не только индивидуальное становление, но уникальную ситуацию соприкосновения с остатками архаических культур, которую он пережил на Дальнем Востоке и которую творчески переосмысливает постоянно.

…Так случилось, что этот молодой человек с далёкой окраины России оказался на передовых позициях художественного поиска 1970-х годов… Он одним из первых, практически параллельно с москвичами В.Комаром и А. Меламидом (перфоманс «Котлеты «Правда») и московской же группой А. Монастырского «Коллективные действия» (1976), начал заниматься перформансом («Хочу в Америку» (1975). Не знаю, обладал ли художник информацией о состоявшейся годом раньше нью-йоркской акции Й. Бойса «Я люблю Америку, и Америка любит меня», но он явно находится на острие атаки…

Переехав в начале 1970-х в Ленинград, молодой художник окунается в рафинированную культурную среду, оппозиционную режиму не столько по политическим, сколько по культурным векторам: интересу к аристократической мирискуснической традиции формообразования и жизнетворчества… Захарову — Россу повезло: авангардистский импульс он получает, что называется, из первых рук — знакомится с замечательной фарфористкой, верной ученицей К. Малевича Анной Лепорской, с филоновским учеником Павлом Кондратьевым… Сам же Захаров-Росс демонстрирует в ту пору энергичное, изысканное, иногда — стилизованное рисование, вполне отвечающее некой специфически питерской визионерской стихии… В эти годы художник как бы примеряет на себя возможности различных направлений (стилизация мирискуснического толка, пуантилизм, сюрреализм, впрочем, своеобразный, с попыткой визуализировать музыкальные структуры, даже леттризм), но главное — различных систем визуализации… Всё это привело к работе, как бы суммировавшей опыт дифференциации миметического и конкретного. Это была разогнанная в масштабе любительская фотография, «прихлопнутая» вполне материализованным, весомым, тактильно ощутимым бруском красного цвета, вырезанного из картона или текстиля. Самое любопытное, что при всей конкретике этого цвето-бруска, в нём можно видеть многообразные культурные ассоциации — намёк на малевичевский «красный квадрат» или на что-то соц-артистское, а может, отсылка к арт-практике группы «Zero» с её попытками опредметить цвет… Вещь эта оказалась для Захарова-Росса принципиальной, он будет возвращаться к ней всю жизнь…

То, что Захаров-Росс очутился именно в Германии — превратности судьбы эмигранта конца 1970-х гг., но то, что он был подготовлен к подобному уровню арт-дискурса, случайным не было: это обусловлено всем предшествующим опытом художника. Более того, Захаров-Росс оказался способным тематизировать собственный эмигрантский опыт — опыт спасения и обретения себя в новой жизни. Так рождается серия «Бегство в Египет» и, очень глубокая и симптоматичная для внутреннего развития художника работа «Еврейская дочь». Пожалуй, никогда ранее он не добивался столь содержательного диалога со временем, почти физического, тактильного ощущения его течения, протекания. В 1920-е годы бытовал термин — «шум поверхности». Захаров-Росс добивается того, что фактурная многоголосица в этой вещи (это mixed media — фотоизображение, дерево, металл) становится шумом времени… Фотоизображение женского лица, утопленное в молочном акриле, — внематериально, безвесно, вневременно, — точнее, оно на все времена…

Персонификация исторического опыта (в относительно ранних вещах Захарова-Росса эта тема задана в несколько наивной артикуляции подлинности — точность топографии, натуральность листьев и растений, взятых «с того самого места») со времён Бойса, сумевшего создать целую мифологию автобиографического (пусть не без мистификаций и апокрифов), стала важной линией актуального искусства. Захаров-Росс с русским максимализмом доводит эту тему личной причастности до предела возможного: в многократно описанной акции «Saatbet» (Селла, Италия, 1986) он замешивает с землей собственную кровь: русская традиция Храма — на — крови? древний ритуал скрепления договора? Наверное, всё же некий договор с природой.