Александр Слюсарев
Александр Слюсарев
Мне приходилось показывать работы в разных городах, и рано или поздно возникал вопрос, кто из авторов повлиял на меня в большей степени. Когда-то я говорил, что Йозеф Судек и Роберт Капа. Связь с Судеком усматривали довольно быстро, а вот с Капой не замечали, вообще не обращали внимания на этот, мной специально предлагаемый ход. Отчасти можно предположить, что его у нас знают мало, но ведь и не спрашивали, кто, мол, это такой. Значит, знали. Но связи не видели. Для меня же в них обоих очень важен необыкновенно мощный человеческий импульс. У Судека нет людей на снимках (практически), но идет очень интенсивный диалог со зрителем о жизненных ценностях. Именно диалог, ибо работы выдают интенсивную работу мысли и чувства. То же самое и у Капы, хотя тематика у него, можно сказать, диаметрально противоположна — на снимках только человек и ценность человеческой жизни, каждого человека в отдельности. Оба автора начали творческий путь до второй мировой войны и оба создали основные работы после ее окончания. Капа, правда, многое сделал и во время нее. В любом случае война определила их отношение к общечеловеческим ценностям. И сквозь это отношение мы их сейчас воспринимаем. Судек, развивая тенденции американских фотографов 20-30-х годов из группы «f/64», создал на европейском материале крайне интимный мир предметов, близкий каждому, но если у американцев присутствует идея глобальности мироздания, то у Судека все построено на зыбкости. Мимолетные, тонкие чувства. То же у Капы, но при всей внешней простоте изображения.

С течением времени у меня возник другой ответ на вопрос о влияниях. Влияют все увиденные фотографии. Так или иначе. Одно дело — вещи опубликованные, другое — увиденные живьем. На выставке одно, при живом показе с рук — другое. Самое верное — когда с работой сталкиваешься в разных условиях. Тогда восприятие приобретает цельность. Да, но при чем тут влияния? Дело в том, что для большинства из нас (занимавшихся фотографией в 60-70-х) зарубежная информация по фотографии шла через публикации. Это были случайно попадавшиеся книги, журналы, каталоги. Качество зарубежной полиграфии настолько отличалось от того, которое мы видели в наших публикациях, что это создавало определенный психологический барьер. Трудно было представить реальную разницу между работами и, что важно, разницу в качестве печати. У Фейербаха есть мысль, что «искусство не требует признания своих произведений за действительность». С одной стороны, это очевидно и не требует доказательств. А с другой — если произведение воспринимается как факт? Довольно частое заблуждение в восприятии фотографии заключается в том, что зритель идентифицирует изображаемое и изображенное. Зритель видит картину и думает: это было, и я вижу то, что было. В какой-то степени это верно, но только в какой-то степени. Главными отличительными особенностями фотографии являются: оптическое построение перспективы и остановленность движения.

Любое искусство требует определенных усилий для его восприятия. Любопытно, что эти усилия не должны быть явными. Творчески работающий автор стремится к чему-то новому и сложному, но зритель отнюдь не всегда следует тем же путем. Более того, он склонен к консерватизму и привычным, если не стереотипам, то направлениям. Поэтому, идя по пути усложнения, автор рано или поздно теряет возможность контакта со зрителем. Это происходит именно в тот момент, когда автор нуждается в поддержке, признании, ибо, идя от простого к сложному, он радуется своим находкам, а в ответ встречает стену непонимания, ибо почитатели, привыкнув к простым, понятным вещам, думают, что дальше их будет еще больше, а автора они уже практически не интересуют. Ошибка, характерная как для зрителя, так и для автора. Ведь и автор не может оценивать себя объективно. Наивно предполагать, что музыкальное произведение можно понять и почувствовать с первого раза. Естественное его приятие может произойти только во времени, то же и с изображением, если это действительно искусство.

Я противник информативных выставок, которые у нас в моде, но не дают практически ничего, кроме снижения интереса к изображению как произведению искусства. Выставка, прежде всего, нужна для того, чтобы человек мог выбрать и приобрести понравившееся ему произведение.

Впервые за всю известную мне историю фотографии в столице целая группа фотографической молодежи оказалась незаинтересованной «пробиться в прессу». Результатом явились произведения, необыкновенные по чистоте, точности, непредвзятости. Свой взгляд — вот что отличает их всех. Но не просто взгляд, а анализ, свойственный человеку, чье становление прошло в годы после московской Олимпиады, явившейся венцом целого периода истории. Они оказались частью той молодежи, которая сейчас вошла в жизнь и живет рядом с нами, но я не сказал бы, что вместе с нами. Они составляют как бы вещь в себе и пытаются приспособиться к тому миру, который создается вокруг них, но пока не ими. Скоро, я думаю, уже людям предыдущих поколений придется приспосабливаться к ним. Хотелось бы надеяться, что гуманистические идеи не прошли мимо них.

Современное искусство, искусство настоящего времени и искусство прошлого, не обязательно далекого, а хотя бы 10-15-летней давности. Какая между ними связь? Особенно, если это искусство не получило известности среди широкой публики.

Говоря о произведениях прошлого, надо учитывать то, что они воспринимаются с коэффициентом ностальгического чувства. Мы видим что-то, уже невозвратное. Западная рекламная фотография использует сейчас штампы нашей журналистики 50-х годов. Значит ли, что тогда мы их опередили на столько лет? Можно сказать, да. Поскольку у нас уже тогда произошло отчуждение произведения от зрителя. Живой человек не идентифицировал себя с изображениями в прессе. Даже рекламная фотография на западе в 50-60-х годах не была столь оторвана от действительности, она давала идеал, к которому нужно или можно стремиться, но идеал, легко реализуемый на практике. Заимствуя сейчас нашу псевдоэстетику 50-х, рекламируют не только вещи, созданные в стиле соц-арта, но и тонко прощупывают настроение потребителя — насколько он реагирует на эту эстетику. Смеется над ней или воспринимает серьезно, положительно или отрицательно.

Искусство инстинктивно ищет положительные ориентиры. Можно ли говорить, что того, что можно считать искусством, у нас не было? Можно. Но и сейчас нет. Ведь это целая система инфраструктур. Главное — нет потребления в тех размерах и формах, которые позволяли бы говорить о функционировании искусства. Отсутствует массовое искусство и система его потребления, а как следствие — потребление элитарного искусства. Существовала и существует замкнутая группа авторов, занимающихся созданием работ друг для друга. Судьба этих работ зависит от заинтересованности в их реализации разных ведомств, связанных с культурой. Работа в этом направлении должна вестись постоянно и независимо от пристрастий. Иначе сегодняшнее фотоискусство опять останется на Западе и тогда, когда это надо, пользы нашей культуре не принесет. А спустя десятилетия нужно будет уже другое.

Эта статья была опубликована в журнале «Советское фото» 10/1990