Только в 2002-ом году в Тольятти совершено более 200 заказных убийств («Вести»). За короткое время были убиты два главных редактора, четыре журналиста и ни одного фотографа. Не то, чтобы я ёрничаю по этому поводу, просто хочу сказать, что фотожурналистов в Тольятти нет. По крайней мере тех, кто был бы достоин смерти.
Просматривая тысячи фотографий, сделанных тольяттинскими фотографами, я не видел ни одной, которая хоть как-то бы касалась «Автоваза» — гиганта, от которого зависит практически вся жизнь небольшого города. Но вместе с тем, я приобрел уверенность, что смысл нашей жизни состоит еще и в том, что она должна закончиться обязательно фотографией в семейном альбоме или фотографией на гробовой доске. Более того, каждый живой и неживой предмет достоин внимания со стороны фотографов потому, что фотография, по сути своей, не может быть беспредметной. Если исходить из этого, то в принципе задача фотографа заключается лишь в том, чтобы трансформировать форму «семейного альбома» в форму газеты или журнала, в фотовыставку или книгу.
На самом деле это очень банальная мысль, но далеко не каждый фотолюбитель понимает ее. Он лишь интуитивно чувствует необходимость фиксировать все, фанатично снимая близких людей, домашних животных или пейзажи на своем дачном участке. Он на уровне инстинктов делает фотографию только потому, что в этом и есть изначальное назначение фотографии.
Однако со временем, приобретая профессионализм или желая творить, фотограф начинает отсекать казалось бы ненужные события, людей… Менять форму. Манипулировать композицией и моментом съемки. Другими словами, он начинает намеренно искажать начальную идею фотографии. Искажение фотографии как таковой и есть искусство. Но удивительно то, что как бы мы не меняли форму, «содержание» всегда остается прежним — наша жизнь закончится фотографией… Примерное то же самое происходит в результате действия алкоголя. Мы знаем, что распитие спиртных напитков кончается всегда опьянением, но при этом пьем разные напитки и получаем разное наслаждение. Другими словами, это проблема драйва, а не проблема фотографии или алкоголя.
В Тольятти на семинарах я думал об этом не только в силу однообразия ассортимента спиртных напитков, но и потому, что пытался найти какое-то логичное объяснение огромному количеству фотографий о любимых кошках, собаках, цветах… Наверное было бы странным, если бы это явление касалось исключительно Тольятти, города, где люди день и ночь делают автомобили. К сожалению, это происходит везде, будь то фотография или алкоголь.
Народ может быть глуп или наивен, мечтая в состоянии «алкогольной комы» о том, что показывают у нас по телевизору. Но в отличие от телевизионного продукта фотография несет в себе не коллективные инстинкты, а принципы индивидуальности всего лишь одного фотографа, если фотография является конечным продуктом.
Меня серьезно удивило, что некоторые слушатели не имели представления о существовании принципиально разной фотографии и, соответственно, разных принципов в фотографии. Уровень любопытства в фотографии значительно ограничен темами из разряда «Какой камерой ты снимаешь» и «За сколько можно продать фотографию в газету». Вместе с тем многие из присутствующих были просто «пьяны от фотографии», что по сути не так уж и плохо. Я говорю так много об алкоголе не только по причине своей тайной любви, но еще и потому, что как в фотографии, так и в алкоголизме состояние зависит не только от процесса и количества, но и от состава напитков. Увлечение фотографией на уровне «бытового пьянства» приводит к похожему состоянию — «белой горячке». Как и алкоголик, фотограф перестает адекватно оценивать свою фотографию и себя в окружающем пространстве.
Однако следующий день был принципиально другим, когда слушатели семинара стали сами показывать фотографии. Я нашел этому объяснение в том, что демонстрируя свои фотографии, фотографы становятся наиболее уязвимы и чувствительны потому, что фотографии, независимо от того как они выглядят, несут в себе приватную сторону жизни не только людей в кадре, но и самих фотографов. Каждый фотограф, хотя бы на интуитивном уровне, понимает это.
Поскольку вместо 10—15 заявленных человек на семинаре присутствовало 60—80 вольных слушателей, работать индивидуально было практически невозможно. Кроме того, как правило, неконструктивные вопросы и дебаты были как раз со стороны свободных посетителей семинара.
Понимая, что публичная критика должна быть деликатной, я мог говорить только весьма абстрактно о качестве фотографий авторов, представленных в портфолио и сериях. Однако после задания, которое получил каждый участник семинара, стало очевидно, что справились с ним единицы.
Я не думаю, что это субъективное мнение, но «три товарища», приехавшие на семинар из Краснодара, выигрышно отличались от большинства участников. Сам факт, что они приехали из другого города в Тольятти на фотосеминар — уже говорит о многом. Юрий Иващенко за три часа снял прекрасный репортаж о клубе моржей в начале летнего сезона, что было весьма неожиданно. Причем репортаж включал в себя не только одну интерпретацию происходящего, но и множество вариаций на эту тему. А фотографии Татьяны Зубковой подкупили меня уже на этапе просмотра портфолио. Так или иначе, но было очевидно, что для них фотография становится профессией, и если они и нуждались в моих комментариях, то только в подтверждение своей уверенности.
У большинства авторов проблемы с фотографией примерно одного порядка: отсутствие представлений о четкой композиции на этапе съемки, которая частично может быть исправлена методом кадрирования; фрагментарность, когда фотограф следит за главным объектом или героем и не замечает, что происходит вокруг — отсутствие представлений о задаче, поставленной перед фотографом и соответственно, как результат, «не направленная» фотография на определенный сюжет, событие или объект съемки, а фотография, напоминающая путешествие туриста — «что вижу, то пою». Это примерно тот же самый эффект, когда любители с видео камерой начинают вертеть ею так, как они делают это со своими глазами. В результате фильм становится невозможным смотреть на экране в силу фрагментарности и отсутствия визуальной сюжетной линии. Удивительно, но цифровые технологии способствуют появлению такого рода «видео-эффекта» и в фотографии, где по сути, исключено какое-либо по-кадровое движение. Складывается впечатление, что фотограф работает с видеокамерой, а потом вырывает кадры из снятого им кино. Однако кино имеет совершенно другую эстетику, хотя и основано на тех же самых законах визуального восприятия.
Поскольку профессия фоторедактора у нас имеет еще больше условностей, чем профессия фотографа, то, с моей точки зрения, гораздо разумнее заменить в будущих семинарах ведущих фоторедакторов на лекторов или преподавателей фотографии. По крайней мере это гораздо полезнее в теории фотографии, чем рассуждения фоторедакторов или бильдов о том, что они по своему статусу не в состоянии объяснить в силу ряда причин.
Если в процессе семинара от фотографа хотят узнать, какой камерой он снимает, при какой выдержке и диафрагме, то от фоторедактора слушатели хотят знать как они могут продать ему свои фотографии. Это происходит на любом семинаре в Москве или Тольятти. Когда пытаешься объяснить, что это не принципиально с точки зрения фотографии, то подобное утверждение вызывает недоумение, поскольку «хороший фотограф должен иметь хорошую камеру, а хороший редактор работать в хорошем издании. В противном случае зачем вы сюда приехали…»
Подмена причин и следствий «хорошей фотографии» также весьма распространенное представление в процессе обучения фотографии. Когда известный фотограф Игорь Гаврилов еще в советские времена поступал на первый курс журналистики МГУ, то в качестве эпиграфа на своей тетрадке он написал: «Дайте мне Nikon, и я переверну фотографию». Все это, конечно, очень мило, но когда вы становитесь счастливым обладателем «Никона» или «Лейки», то возникают куда более серьезные проблемы, чем просто надежная камера. Когда Архимед изобрел рычаг он произнес: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю». Однако Архимед не перевернул Землю, а Гаврилов — фотографию, только потому, что камера, как и рычаг — это всего лишь инструмент, а «точкой опоры» является личность на любом этапе ее развития.
В нашей стране фотографов-документалистов в чистом виде можно пересчитать по пальцам. Фотографов, работающих на грани журналистики и документального жанра — уже значительно больше. И еще больше фотожурналистов как таковых. Много путешествуя по России, я заметил логичную закономерность — чем дальше от мегаполисов, тем меньше документалистов и фотожурналистов, а больше арт-фотографов в процентом эквиваленте. Это логично потому, что документальная фотография тесно связана с масс-медиа, наличие которых в далеких провинциях весьма условно даже в журналистике, не говоря уже о фотожурналистике. Однако, увлечение фотографией как таковой в любых провинциях не меньше, чем в столицах. Но всегда, в любом городе можно найти фотографа — представителя «нарциссизма» в области арт-фотографии. Например в Самаре это был Евгений Рябушко, а в Тольятти довелось познакомиться с Константином Водяницким. Это удивительная закономерность, объяснение которой скорее всего лежит в области социального психоанализа, чем фотографии. Не понимая этого, я постарался дать им возможность высказаться и показать свои фотографии как в Самаре, так и в Тольятти несмотря на то, что их работы лежат вне области фотожурналистики, но на мой взгляд является важным потому, что фотожурналисты все больше и больше теряют свою индивидуальность, если хотите «нарциссизм», и меньше уделяют внимание личной интерпретации событий.
Я искренне верю в то, что весьма критичные слушатели семинара в Тольятти останутся великодушны ко мне хотя бы по причине того, что я предлагаю ввести в фотографию новое понятие — «Жигулевское фото» по аналогии с тем, что еще в советские времена, почти единственным народным и самым популярным было «Жигулевское пиво». Однако, я не менее искренне верю, что и в журналистской фотографии наступит время, когда мы сможем наслаждаться не только разнообразием напитков, но иметь право выбора из множества визуальных образов, отражающих разнообразие нашей жизни.
