Как мы должны себя вести, когда на фотографии изображено нечто ужасное, печальное, безнадежное? Мировые катастрофы, несчастья, происходящие из-за человеческой жадности, смерть, расставания или переселения беженцев? И почему мы должны показывать изображения страдающих людей? Не увеличит ли это меру человеческого страдания? Я неоднократно задавала себе этот вопрос. Ведь именно благодаря фотографии, эти лица, эти мертвые тела, эта боль запечатлеваются в нашем сознании и продолжают там жить. Но для того, чтобы это было корректно и морально, необходимо следовать некоторым правилам. Сам фотограф должен избегать эстетического экстремизма, демонстрирующего его возможности, но не дающего понимания причин трагедии (обычно это международный эгоизм и далеко не благородные экономические интересы). Публикующий фотографии, кто бы он ни был, должен стремиться показать максимально достоверный документ, выбирая самый правдивый язык репортажа, а тот, кто оказывается «адресатом» фотографии, должен попытаться увидеть не только изображенный на ней «ужас», но и понять саму фотографию, прочитать заключенную в ней мысль, побуждающую к действию.
В некоторых случаях, видя в газетах изображения страданий детей, подвергающихся смертельной опасности, людей, которых вот-вот убьют, или жертв насилия, мы спрашиваем себя: «Должен ли фотограф в этих случаях продолжать снимать или бросить камеру и спасать несчастных?» Один из самых распространенных примеров – работа Кевина Картера (Kevin Carter) «Голод в Судане», снятая в мае 1993 года. На ней изображена маленькая девочка, умирающая от голода, рядом с которой сидит стервятник в ожидании ее смерти. Эта фотография получила Пулитцеровскую премию и своим появлением подняла целый пласт проблем.
Очень трудно дать определение моральному праву художника. Я видела, как многие фотографы в экстремальных ситуациях переживали серьезный личный кризис или начинали действовать (самый известный пример – Донна Феррато (Donna Ferrato), занимавшаяся темой бытового, «домашнего» насилия в Соединенных Штатах, - решила создать убежища для пострадавших женщин. То же самое происходит и со многими военными фотографами и журналистами, усыновляющими детей-инвалидов, пострадавших в войнах).
Тем не менее, я считаю, что фотограф должен оставаться фотографом, также как журналист остается журналистом, и я не думаю, что это такая уж проблема. В повседневной жизни мы тоже регулярно сталкиваемся с разными – более или менее заметными – проявлениями несправедливости, с которыми мы не можем бороться.
Без военной фотографии, мне кажется, не было бы такого радикального и глобального пацифистского движения. По-моему, жертвы войны служат доказательством и символом происходящей трагедии, и с этой точки зрения их смерть не напрасна – это предостережение для каждого из нас, это то, о чем мы не должны забывать.
Можно скрывать правду, но новость не утаишь и, конечно, мы можем понять сомнения и экзистенциальные муки фотографа, но он, и только он в конечном итоге делает выбор. Я бы добавила, что мнение того, кто не является очевидцем события, всегда будет оставаться только приблизительной точкой зрения…
