Он уже много лет не снимал фотографий. Рисование, неудовлетворенная в молодости страсть, находила выход в последние годы. Он мог просто присутствовать, необязательно на вечеринке агентства MAGNUM, просто жить, и этого было достаточно, чтобы испытывать удовлетворение и стабильность всем, а если не всем, то многим — всем тем, кто был вовлечен в мир фотографии. Он ушел. С ним закончилось нечто. Он не был первым. Он родился в эпоху, когда фотография уже вошла в каждый дом, уже его первый день рожденья был отмечен множеством фотографий его самого в пеленках, родителей. Но потом он вырос. И началась эпоха Картье-Брессона. Эта эпоха покрывает ХХ век, от его тридцатых годов, когда, казалось, этот век и вылупился из яйца тоталитарных идеологий и поисков интеллектуалами новых полюсов философского и мировоззренческого притяжения, до начала века XXI, который, возможно, еще не наступил, поскольку его первые годы неразрывно связаны с культурой прошедшего века, и еще не случилось ничего, что разорвало бы эту пуповину. Возможно, уход Картье-Брессона и станет одной из отправных точек отсчета нового времени — времени, которое случилось после. Например, после его смерти.
Мы привыкли считать, что Картье-Брессон — фотограф. До сих пор, даже в некрологах по поводу его ухода, муссируется тема того, что только благодаря ему фотография была признана и воспринята… и помещена… и опубликована… По сути, все эти разговоры касаются только взаимоотношений фотографии и политики, того высшего слоя официоза, который определяет терминологию газетных статей о том, что есть что-то, до того называемое по-другому. По сути, Картье-Брессон — один из выдающихся интеллектуалов, блестящий представитель французской и европейской интеллектуальной элиты. Такие, как он, определяли направление поисков и линию фронта в борьбе культуры и времени.
Анри Картье-Брессон — прекрасно образованный молодой человек из хорошей семьи. Семьи, в которой, по Прусту, уважали и дружили с представителями современной художественной элиты. Молодой человек начинает на фильмах Жана Ренурара, следует советам Ренуара-старшего, с удовольствием общается с Матиссом и Боннаром, другими. Берет уроки у блестящего критика и известного художника Андре Лота и в результате осознает себя как фотографа. Или же, оказывается, что этот вид из многих его занятий наиболее востребован, не спрашивайте, обществом, зрителем, критикой. Фотография в 1930-е востребована. И занятий фотографией позволяют ему сохранить собственные интересы в искусстве неприкосновенными, в эпоху абстракции остаться верным предметам, которые его занимают как художника — пластике и выразительности человеческого тела, взаимодействию единицы и множественности, единицы и пустоты пространства. По сути, он занимается теми вопросами, которые волнуют современное ему художественное сообщество, но он имеет возможность выбирать форму своего выражения предельно близкой собственным интересам.
А потом фотография затягивает. Она как наркотик. Уже невозможно представить себе жизнь без «горячих точек», уже значительность сделанного начинает измеряться списком стран и событий, запечатленных именно твоим объективом. Этот «набор массы» приводит к тому, что в портфолио оказываются сотни произведений, а список сделанного измеряется количеством страниц личного дела фотографа. А потом приходит другое. Приходит осознание собственного пути, осознание ответственности и желание создавать нечто, например, по сути, главный фотографический «профсоюз» века — агентство MAGNUM, складываются в короткие формулы многолетние поиски определения предназначения фотографии.
В 1994 году по заказу Национального центра фотографии Франции одна из фотографических крестниц Брессона, фотограф с мировой известностью Сара Мун, снимает фильм о нем, и из контекста коротких блиц-интервью о том, чем фотография отличается от живописи, важна ли композиция для фотографии, возникает знание о великих педагогических качествах Брессона. Ему достаточно было просто быть, просто выражать свое мнение о чужих фотографиях, показывать свои, чтобы становилось понятно — вовлеченным в проблематику фотографии — что есть фотография с точки зрения Картье-Брессона-легенды, а раз так, что есть фотография как таковая.
В начале 2000-х мастер провел чистку рядов фотографий, которые останутся в его официальном портфолио.Он посетил в течение жизни десятки стран, в том числе и Россию, и неоднократно. И не важно, что в этом последнем пристрастном отборе визуального наследства снимков из России не осталось. В России осталось другое. Во-первых, одна из первых послевоенных публикаций о Советском Союзе книга «Москва» Картье-Брессона, 1955 года издания. Книга ностальгическая и нежная — как нам кажется сегодня; может быть, не достаточно жесткая по структуре, но абсолютно точно выражающая всю сложность задач, стоявшей перед фотографом: официальный заказ Le Mond, ощущение невероятной эмоциональности среды, в которую попал фотограф, пересекший границу страны-победительницы в последней войне, личный скептицизм и холодная беспристрастность композитора кадров.
Уже в 1990-е стало ясно, что поиски Картье-Брессона — фотографа, это явление, созвучное и соразмерное идее дегуманизации искусства Ортеги-и-Гассета, явление, которое можно попытаться выразить через образ шахматной доски — модели пространства, в которой фигуры — люди в фотографиях Брессона — обозначают пространство настолько точно математически, насколько может позволить себе механический глаз, созданный человеком. Фактически, его фотографии могут быть превращены в математические уравнения описания пространства, в абстрактную живопись, и при этом нисколько не потеряют в степени важности своего сообщения. Этот фотограф сделал прямую, без каких-либо субъективных (на первый взгляд) привнесений, фотографию не только частью визуальной культуры, но и всей культуры как таковой. Сделал фотографию интересной и интеллектуалам, и — благодаря необычности и точности — всем зрителям, превратив, таким образом, фотографию для журналов в самостоятельный вид искусства. Его фотография была частью искусства модернизма самой своей формой, не наличием внутри фотографии парафраз современной живописи, не в связи с присутствием в фотографии атрибутов того или иного направления современного искусства, но благодаря самой конструкции пространства в фотографии.
Пока был жив этот фотограф, казалось, что любая игра с пространством, со смыслом, какой бы легкой и изящной она ни была, должна нести в себе абсолютную точность высказывания — уже сделанное им было точкой отсчета для видения всего, что было сделано после него. Он не был в фотографии первым — она началась задолго до него, он не был художником-абстракционистом — ими были другие, но он соединил в своей интеллектуальной игре те грани реальности, которые приобрели столь значимый смысл, что при жизни он был лучшим и неподражаемым. С ним послание модернистской интеллектуальной мысли сохраняло свою ценность вплоть до начала этого века.
В один год ушли два великих фотографа Ньютон и Картье-Брессон. Две неизменных величины прошлого века. Остается в сумерках искать новые ориентиры.
Статья опубликована в газете "Культура" 14 августа 2004
