Светлые волосы, значительно блондинистее моих собственных, спокойный взгляд и четкое ощущение вежливой отстраненности. Такой я получилась на фотографии для визы, которую мне сделали в маленьком домике напротив литовского посольства — там располагается туристический центр этой страны в Москве. Между прочим, уже не впервые. В прошлый раз взглянув на фото и сопоставив его с моей по северному звучащей фамилией, сотрудники посольства предположили, что я еду посещать могилы родственников и хотели дать мне бесплатную визу. Вот так благодаря фотографии я стала «своей».
Фоторобот типичного русского человека, созданный художниками "Власти" на основе изображений типичных представителей населения разных областей России
Фотография на документы разных стран интересует меня очень давно. С тех самых пор, как я, тогда студентка первого курса университета, увидела в паспорте моей новой подруги-итальянки ее карточку. Снимок был цветным. Легкая улыбка, поворот головы, вообще вся поза с ее отсутствием скованности и недоверия — все это разительным образом отличалось от моего собственного паспортного снимка: черно-белого, неулыбчивого, прямо смотрящего в камеру. Конечно, возможно дело было и во мне самой, в моем страхе «неловко выйти». Однако с тех пор я снималась на документы — университетские удостоверения, библиотечные карточки, официальные бумаги — в самых разных странах. А сама тихонько наблюдала за работой мастера, выполняя его указания «голову чуть влево, а теперь подбородок повыше». Отличия в работе национальных фотографов трудно уловимы, их не всегда удается зафиксировать словами — но вот карточки
почему-то действительно получаются довольно разными.
Смутное ощущение нервозности и торжественной важности происходящего — эвона, на тугамент снимают! — это какая-то специфически «наша» черта. И несмотря на то, что сейчас процесс вроде бы изменился, а в многочисленных небольших ателье работают теперь с цифрой и даже предлагают слегка подкорректировать внешность, убрать складочку там, стереть последствия бессонной ночи сям, снимки все равно чаще всего выходят праткически такими же, как и 15—20-25 лет назад. А на них — скованные, настороженные люди, смотрящие на мир чуть не исподлобья. Один только раз я получилась на фотографии на паспорт другой — мастер в мини-ателье шутил и общался с клиентами, которые получались у него поэтому чуть более веселыми и открытыми, чем это принято. Но эту карточку у меня не приняли в паспортном столе, отправив перефотографироваться — что-то там было с фоном, хотя, честно говоря, особой разницы с другими снимками по части технических характеристик я не заметила. Ощущение тогда сложилось иное — выражение моего лица не вписалось в представление о том, каким должен выглядеть «наш человек» в паспорте. Это же главный документ страны — какие уж тут шутки.
Вспоминаются тут размышления теоретиков и историков фотографии о времени ее возникновения — как раз в тот момент, когда ломалась патриархальная модель мира. Портретная фотография возникла к середине XIX века на стыке двух противонаправленных движений — и от того, находятся ли они в балансе, многое можно понять и о государстве. Одно из них вело к массовой доступности и демократичности нового медиума, ведь в отличие от аристократического парадного портрета фотография — наследник изобретения Сюли — говорила что-то не о пышной родословной, а о личных достижениях представителей разночинцев и среднего класса. Другое же делало фото инструментом новой криминалистики и контроля над согражданами — она заняла место лилии на плече д'артаньяновской Миледи, клейма для преступников, четко зафиксировала черты каждого человека для архива, в том числе полицейского. Вспоминаются и лекции про историю жанров Алексея Логинова в Академии фотографии — о шаблонности первых портретов из ателье и одновременном развитии психологического фотографического портрета, о рекомендациях по съемке «человеческого материала», появившихся после 1917 года.
Недавно для статьи о любительских карточках в один популярный психологический журнал я провела несколько разговоров с психологами и фотографами. Говорили мы, в частности, и о том, что хороший фотопортрет — это не просто визуальная фиксация внешности человека, не просто знак владения мастера техническими приемами, это всегда диалог, беседа, учет самой разной информации, которую фотограф получает о своем собеседнике. В психотерапии даже существует портретный метод, позволяющий человеку восстановить связь с самим собой. Я же вспоминаю парочку фотосессий, которую проводили со мной профессиональные фотографы — и сколько сил у них уходило, чтобы я «показала себя» на снимке.
Понятное дело, подобной тонкой со-настройки не происходит при съемке на документы. Не могу также точно сказать, знаком чего является наша всеобщая скованность на таких фото — то ли всеобщего недоверия государству и нежелания ему раскрываться, то ли существования слишком большого количества всевозможных правил, часто негласных, о том, как должен выглядеть его гражданин. Понятное дело, что фотография в ателье, а тем более снимки на документы для многих профессионалов, особенно в провинции — гарантированный кусок хлеба, своего рода халтурка, ровно противоположная творческим порывам, в которую немыслимо «вкладывать душу». Но иногда я думаю о том, какова роль каждого безымянного мастера из небольшой обшарпанной комнатки в создании коллективного портрета страны. Сделай он каждого из нас немного менее суровым и неуловимо мягче, чем это принято, предписано и продавлено всей традицией — и возможно, визуальный образ чуть изменит привычную реальность. Реальность, в которой к себе принято относиться со звериной серьезностью, к другим — со страхом и подозрением, а к жизни вообще — с чувством безнадеги и обесценивания.
